«Известно, что язык должен нас объединять. Не менее часто мы сталкиваемся с тем, что язык нас разъединяет», — с этих слов начал свой доклад на конференции «Пересекая границы: межкультурная коммуникация в глобальном контексте» лингвист Максим Кронгауз. В своем выступлении он рассказывал о конфликтах, источником которых можно назвать «сам язык», и о том, как их можно классифицировать.

У языков нет фаз, подобных человеческому возрасту: молодости, юности, зрелости, старости. Но погибнуть они могут — например, в результате столкновения с другим языком.

Ученый отметил, что самая большая опасность подстерегает язык, если он уступает другому свои позиции в тех или иных зонах коммуникации. В наше время этим конкурентом чаще всего оказывается английский язык. Его влияние — один из двух важнейших факторов развития языков в мире.

Влияние английского языка испытывают все больше языков мира в разной степени. Можно выделить два типа такого воздействия.

  Во-первых, это заимствование элементов английского языка, прежде всего лексики.
  Во-вторых, переход на английский в определенных коммуникативных сферах.

Второй тип опаснее. Есть языки, у которых некоторые зоны уже отмирают. Прежде всего, это зона научного и бизнес-общения. Язык перестает их обслуживать, и какой-нибудь датский физик уже не пишет статьи по-датски, и в датском языке нет соответствующей терминологии, — рассказывает Кронгауз. Впрочем, русский язык этому успешно сопротивляется. Пока что мы пишем и говорим про все на свете на русском.

Специалисты немного обеспокоены, не перейдут ли в будущем математики или биологи на английский, но пока, уверен Кронгауз, у русского языка все благополучно, если сравнивать его с некоторыми другими языками.
А вот у английского, как ни удивительно, напротив, есть проблемы. И связаны они именно с тем, что он язык глобальный.

Чем больше людей говорит на языке, тем сильнее это влияет на его структуру — он упрощается. И global English — это не British или American Standard, это не язык Шекспира, это особый язык.

У нас все время говорят, что русский язык портится и упрощается. Для глобального английского такая оценка подходила бы в гораздо большей степени, если вообще мыслить такими категориями.

Другой (и связанный с предыдущим) фактор, оказывающий сильное влияние на все большие языки мира, — появление интернета и общение при помощи смартфонов. Они создали новую коммуникативную среду, к которой так или иначе приспосабливаются все большие языки.

Появились новые варианты русского языка. Русский язык в интернете — это не русский язык, на котором мы пишем, и не вполне русский язык, на котором говорим. Он где-то посередине. Внутриязыковое разнообразие увеличилось.

Когда язык с языком не в ладах

Если раньше конфликтология относилась к сфере психологии или к социальным наукам, то сейчас, уверен Кронгауз, на наших глазах происходит институализация лингвистической конфликтологии. Происходит это в немалой степени благодаря уже упомянутому развитию интернета: из-за этого языковые конфликты стали публичными, они сохраняются в этом публичном пространстве, их много, а кроме того, лингвисты теперь могут исследовать их прямо за рабочим столом. Могут при желании в них участвовать или даже их инициировать.

Чаще всего языковые конфликты рождаются в социальных сетях. И, в зависимости от остроты, могут выйти за их пределы, на другие площадки.

Например, в марте 2015 года «Медуза» сделала «тест на сексизм», за которым стояла просветительская интенция, но в соцсетях ссылку на него сопровождала подводка: «Мужики, тут инструкция, как не обижать телочек».
Это вызвало бурную реакцию сначала у аудитории, потом подключились другие СМИ: стали выходить колонки, статьи. Обсуждение ширилось, осуждение росло, и в конце концов редакция приносила свои извинения.

А в прошлом году был менее заметный, но все равно интересный конфликт. В одном научном издании был такой заголовок, цитирую не буквально: «Даже стандартная модель не может объяснить…» — и дальше какое-то научное явление. Но в качестве иллюстрации была фотография красивой женщины, модели. Такой каламбур, если хотите, — рассказал Кронгауз. — И на редакцию обрушились феминистки, потому что так журналисты объективировали женщину, чтобы повысить читаемость статьи и получить лайки. Было интересно наблюдать за этой дискуссией.

Сейчас конфликты чаще всего вспыхивают из-за употребления феминитивов, слов в женском роде. Только за последний месяц эта тема несколько раз обсуждалась. Иногда ее провоцируют сами лингвисты, выступая с докладами. Выступает мужчина. Кто дал ему право обсуждать феминитивы? Бывают случаи, что потом ему пишут лингвистки - они понимают, что он не хотел ничего плохого сказать про женщин, но, наверное, ему не стоит выступать на эту тему. Это очень интересно. Такая, если хотите, дискриминация по гендерному признаку, уже лингвистов-мужчин.

Хватит кушать печеньки

Кронгауз выделяет как минимум пять типов языковых конфликтов.

Во-первых, орфографические, инициатор которых указывает собеседнику на ошибку в написании того или иного слова. Самый яркий пример подобного — это, конечно, т.н. grammar nazi. Первоначально это название для воинствующих пуристов (в данном контексте — борцов за «литературную чистоту» высказываний — прим. ред.). Но через какое-то время, как это часто бывает с отрицательными названиями, оно становится самоназванием.
То есть некая группа начинает оформляться и называть себя этим словом, — пояснил Кронгауз. Также, кстати, было с названием «хиппи». Однако grammar nazi уже вытесняются, смещаются в сторону, становясь скорее культурным явлением. Инициированные ими конфликты, по мнению лингвиста, сегодня уже почти не встречаются.

Следующий тип конфликтов — стилистические. Они построены иначе, чем орфографические, и часто представлены фразой «ненавижу слово/языковое явление». Сейчас самый распространенный тип конфликтов именно такой. Ненавидеть по тем или иным причинам люди могу совершенно разные слова.

Глагол «кушать», безусловно, является антилидером, самым «ненавистным» словом, — считает Кронгауз. Кроме «кушать» в этот неформальный список, по мнению ученого, вошли бы также приветствие «доброго времени суток», реплика «улыбнуло», эпитеты «овуляшки, пузожители, пропердольки», а также весьма различные уменьшительно-ласкательные типа «пироженка, печенька, денюжка, мяско, винишко». Где-то рядом с ними такие слова, как «мимими», «няшка», «кошáчка и молóчка».

Если мы посмотрим на слова, которые «ненавидимы», то увидим, что там есть устойчивая группа из жаргона молодых мам и беременных женщин.
И понятно, что ненависть вызывают все-таки не слова, а некая социальная группа, которая ведет себя соответствующим образом, — отметил ученый, добавив, что ненависть к словам «мяско», «пироженка», «печенька» можно объяснить точно так же.

Ненавидят слова из этого списка, как правило, люди образованные, интеллигентные, — отметил лингвист, — они в этом смысле наиболее эмоциональны. И ненавидят они тех, кто использует эти слова, то есть культуру низовую. И в общем, почти за каждым словом и выражением стоит некий социальный портрет.

Я тебя научу вежливости

Следующий тип языковых конфликтов — этикетные — проявляются весьма ярко. Инициатор объявляет какое-либо поведение неправильным и начинает учить остальных вежливости. Мнение высказывается авторитетно, однако инициатор чаще всего или не может сослаться на прямой источник правила, или ссылается на авторитетных для него людей. Иногда мы сталкиваемся с неким манифестом. Недавно я прочел манифест, посвященный речевому этикету, написанный не лингвистом, о том, почему нельзя желать приятного аппетита и какое это мещанство. Аргументации как таковой не было, но это мнение высказывалось совершенно авторитетно.

И это тем интересно — стандартный способ заявления, когда человек непонятно почему начинает объяснять, как надо. Откуда это берется, в самом тексте никак не улавливается. Но это действительно этикетный гуру, который объясняет, как устроен этикет, — сказал ученый.

А другие, уже политические конфликты, связаны прежде всего с названиями столиц и стран. Чаще всего эти конфликты происходят на постсоветском пространстве. Аргумент — это наша страна, мы знаем, как ее называть. Они решаются, как правило, политическим способом.

Так, в 1990-х годах премьер-министр России Виктор Черномырдин подписал указ, по которому Киргизию следует называть Киргизией, а Молдавию — Молдовой. Кроме того, одно время пытались писать «Таллинн», а не «Таллин». Сейчас название эстонской столицы пишут по-разному. Самое главное, что за выбор того или иного написания зачастую связан с определенной политической или идеологической позицией. Ярким примером можно назвать выбор предлога «на/в Украине».

И последний тип — это «политкорректные» конфликты, которые можно выразить фразой «не смей обижать!» Кстати, они самые перспективные для развития, считает Кронгауз. На сегодняшний день, по-видимому, гендерные конфликты находятся в наиболее активной фазе, — говорит ученый. С одной стороны, он связан с позицией, что для каждого обозначения человека должно быть название женского рода. А с другой — ряд феминисток настаивает на том, что для каждого обозначения человека в женском роде надо использовать суффикс «к», даже когда слово уже есть.

Поэтому, скажем, вместо более-менее существующего разговорного «авторша» предлагается использовать «авторка», «режиссерка» и подобные слова, — рассказывает Кронгауз. Дискуссия чрезвычайно интересная, с одной стороны, а с другой — очень скандальная, потому что лингвистическое мнение почти не учитывается, особенно если это мнение высказывает мужчина. В этих дискуссиях объявляется, что мужчина-лингвист не должен вообще высказываться на эту тему. То есть дискуссия проходит не только в лингвистической плоскости, но и в социальной, гендерной тоже.

Подводя итоги: ненавидят не слово — ненавидят человека. А точнее, социальный тип или, что важнее, идеологию. Потому что, как в случае с «в или на Украине», сегодня человек, который переносит слово авторов, включен в эту дискуссию. А человек, включенный в дискуссию, в какой-то момент спотыкается, потому что думает, не нарушает ли он политкорректность.

Те конфликты, о которых я говорил, и та ненависть, которая относится к словам, очевидным образом относятся к идеологиям, и социальным типам, и культурным типам, стоящим за этими словами. Иногда это очевидно, как, скажем, в феминистических дискуссиях: аргумент часто относится не к слову, а к оппоненту, человеку, занимающему определенную позицию.

Алиса Веселкова