Когда Россия столкнулась с экономическими санкциями и возникли опасения насчет насыщенности нашего рынка качественными западными товарами, сразу раздались призывы ограничить потребление. Не просто количественно снизить объем покупок, а, скорее, пересмотреть наши жизненные стандарты в духовном смысле. Так, скажем, идеолог Русской православной церкви протоиерей Всеволод Чаплин заявил о необходимости перестать гнаться за западным стандартом потребления и противопоставить этому собственный вариант общественного устройства на основе высшей правды.

Мне лично эта идея вполне симпатична. Высшая правда, естественно, лучше погони за вещами. Но возникает вопрос, насколько реалистичен подобный подход? Почему в XXI веке мы так налегли на потребление? Случайность ли это? Порча общественных нравов? Или же проявление закономерного процесса, связанного с глобальными изменениями общественного устройства?

А Васька слушает, да ест

О формировании общества потребления на Западе заговорили после Второй мировой войны (в 1950–1970 гг.), когда экономика стала быстро расти и производить множество новых товаров (автомобилей, бытовой техники, синтетических тканей), а государство так перераспределяло доходы в пользу бедных, что миллионы простых людей получили реальный доступ к этому изобилию. Если в старом капиталистическом обществе, согласно жуткой картине, нарисованной марксизмом, одни работали, не разгибая спины, а другие потребляли, не покладая загребущих рук, то в новом обществе потребления сформировался многочисленный средний класс, имевший возможность покупать целый ряд товаров, которые раньше были доступны лишь хорошо обеспеченным слоям населения. Машина, дом, телевизор или холодильник у представителей среднего класса были, естественно, попроще, чем у богатых, но сама гонка потребления оказалась в принципе доступна для тех миллионов людей, которые во времена Карла Маркса имели лишь самый минимум благ, необходимых для выживания.

Это было, бесспорно, столь важным социальным событием, что сотни ведущих ученых и публицистов анализировали возникновение общества потребления. В массовом сознании постепенно утвердилась мысль о том, что мир стал совсем не таким, как в те годы, когда пролетариям нечего было терять, кроме своих цепей.

Тем не менее, массовые представления об обществе потребления оказались поверхностными. Люди видели, что они живут в потребительском смысле лучше, чем жили их отцы и деды, но мало кто понимал, каковы истинные причины столь массового увлечения потреблением. Это непонимание породило весьма упрощенные представления о возможности потребление сократить. Задолго до протоиерея Чаплина сотни идеологов в разных самых странах мира говорили о необходимости жить высшими ценностями, а не товарными. И также говорили о том, что человеку в этом мире надо в первую очередь быть самим собой, а не просто владельцем массы материальных благ.

Впрочем, сколько ни твердили об этом великие умы современности, ничего хорошего на практике не получалось. С каждым десятилетием все новые и новые страны втягивались в общество потребления, прощаясь с разного рода великими идеями прошлого. Испанцы расстались с франкизмом, аргентинцы – с хустисиализмом, и даже ряд азиатских стран (особенно в районе Персидского залива) отошел от строгих исламских религиозных стандартов в пользу стандартов потребительских. Мы же вместе с жителями Восточной Европы предпочли общество потребления старому, опостылевшему за время дефицитов социализму. Объем товаров, ввозимых из-за рубежа в Россию в эпоху длинного нефтедоллара, поражал воображение иностранных экспортеров, которые раньше и не надеялись на появление столь прожорливого рынка.

В общем, ситуация складывается примерно как в басне Крылова, где кот Васька, получивший по недосмотру повара доступ к продуктам, поглощает пирог, курчонка, жаркое и все, что только возможно, не обращая внимания на призывы быть честным котом, проявлять совесть и жить высшей правдой.

Философский аспект потребления

Повсеместный провал незамысловатой антипотребительской философии связан с явной недооценкой самого философского смысла потребления. На первый взгляд кажется, что у столь примитивного дела, как поглощение курятины, автомобилей или мобильных телефонов, не может быть никакой философии. Однако это совсем не так. Когда мы приобретаем большое число товаров и услуг сверх обычной физиологической потребности в еде, тепле, безопасности, мы на самом деле решаем сложные экзистенциальные проблемы, к которым лет сто или двести назад человечество подходило совсем по-другому.

Первая задача, которую человек решает, приобретая множество товаров и услуг, – это так называемое демонстративное потребление. Мы демонстрируем обществу свою принадлежность к высокому социальному слою, имеющему возможность тратить на себя значительно больше денег, чем нижестоящие слои. Или даже точнее: мы демонстрируем самим себе, что поднялись в социальной иерархии, а, значит, добились важных достижений, прожили жизнь не зря. На значение демонстративного потребления еще более ста лет назад обратил внимание американский ученый Торстейн Веблен. И с тех пор число желающих что-то продемонстрировать быстро возрастало.

Конечно, есть узкий круг людей с высокой самооценкой, не нуждающихся в подобных потребительских подпорках. Эти люди знают себе цену, гордятся творческими достижениями, а значит, по сути, живут высшей правдой. Они могут ходить в потрепанном костюмчике, легко выносить насмешки окружающих и быть довольными, скажем, успешным решением математической задачи, которую разного рода щеголи даже представить себе не могут.

Однако подавляющему большинству нужны внешние признаки успеха. В прошлом этого можно было добиться с помощью сословной иерархии и иерархии титулов: герцог выше графа, дворянин выше простолюдина и т.д. По мере того, как эта система отживала свое, появлялась иерархия чинов: генерал выше майора, тайный советник выше коллежского регистратора. Но в современном обществе добиться коммерческого и творческого успеха можно, не обладая чинами, орденами и титулами, раздаваемыми государством. В результате инструментом иерархии становится именно демонстративное потребление.

Создайте миллионам граждан условия, при которых они смогут без всяких потребительских подпорок ощутить свое истинное место в обществе, – и не понадобятся ни золотые цепи на груди, ни золотые часы на запястьях. Однако задачи подобного рода сегодня совершенно невыполнимы. Церковных иерархов, рассуждающих о высших ценностях, тоже порой обнаруживают с дорогостоящими признаками демонстративного потребления. И если даже служители Бога не чужды стремлению подчеркнуть свой успех с помощью "бранзулеток", то что же тогда требовать от простого обывателя?

Новый iPad как смысл жизни

Вторая чрезвычайно важная задача, которую человек решает с помощью непрерывного потребления, — это придание своеобразного смысла собственному существованию. Приобретая новые товары, мы ставим себе сравнительно простые, понятные и вполне достижимые цели, а затем на протяжении своей жизни движемся от одного достижения к другому.

Людей, которые точно знают, в чем состоит высший смысл их земного существования, наверняка еще меньше, чем тех, кто живет высшей правдой, удовлетворяясь творческим процессом.

В прошлые века, когда человечество было искренне религиозным, вера в Бога, как правило, решала смысловую проблему. Жизнь в этом мире являлась лишь подготовкой к пребыванию в мире загробном, и церковь четко объясняла верующему, как следует себя вести, чтобы заслужить спасение. Соответственно, человек, точно выполнявший предписания своего духовного отца, мог полагать, что каждый час земного существования приближает его к вечному блаженству. Такой человек (если, конечно, он по-настоящему веровал) не нуждался в земных заменителях высшей цели.

Сегодня религия сильно сдала свои позиции. Кто-то не верит совсем, а кто-то верит, но далеко не так искренне и фанатично, как наши предки лет триста тому назад. В эпоху секуляризации, когда человек во всем сомневается и уже не следует пассивно за "всезнающим" духовным отцом, трудно удовлетворяться одними лишь высшими целями. Трудно удовлетворяться достижением вечного блаженства, которого – о, ужас! – возможно, и не существует вовсе. Соответственно, возрастает значение убогих сиюминутных заменителей вечности. Человек слаб, и, отправляясь на шопинг для приобретения товара, способного украсить его унылую жизнь, он чувствует, будто день прожит не зря.

Если церковь хочет вернуть человеку безусловное стремление к высшей правде, она должна найти возможность вернуть нас в прошлое, лишить всяческих сомнений, лишить научных знаний, эти сомнения порождающие, и устранить вообще ту динамичную жизнь, в которой эти знания постоянно востребованы. Если человек будет каждый час жить с мыслью о Боге, а не о работе, детях, семье, карьере, политике, дорожных пробках, парковках, придирках начальства, головной боли, а также десятках других "частностей", из которых и состоит жизнь в XXI веке, то, возможно, он перестанет думать и о шопинге. Пока что церковь, прямо скажем, не сильно преуспела в деле возвращения человека к такой вере. И, думается, вряд ли когда-нибудь преуспеет.

Зачем нужна "Королева Марго"?

Наконец, еще одно важное свойство современного потребления состоит в том, что через него человек в какой-то степени получает возможность перестать быть одиноким и найти возможность идентифицироваться с той общностью, о которой мечтает. Французский философ Жан Бодрийяр в свое время обратил внимание на то, что представители средних слоев, в большом количестве приобретающие всякие энциклопедии, серийные издания типа "Великие художники", "Великие музыканты" и т.д., а также научно-популярные журналы, совсем не обязательно ищут там знания. Возможно, эти люди, вышедшие из низших слоев и пытающиеся закрепиться в новой социальной среде, начинают потреблять именно то, что в этой среде принято. Вряд ли они действительно прочтут купленные книги и уж наверняка многое в этих книгах не поймут, если попытаются все же их осилить. Но им очень нужно хотя бы приобрести популярный томик и поставить его на книжную полку, чтобы чувствовать себя не деревенщиной необразованной, а городскими интеллектуалами.

Похожим образом обстояло дело в СССР 1970–1980 гг. Там был немыслимый спрос на книги. Их издавали огромными тиражами, чтобы большинство горожан первого поколения могло украсить престижными томиками свои гостиные. Сегодня этими изданиями завалены букинисты, причем многие книги, от которых избавляются в массовом порядке, магазины даже не принимают в скупку. Потребность в приобщении к интеллигенции с помощью "Королевы Марго" прошла навсегда, поскольку горожане второго поколения уже не сомневаются в своей принадлежности к новой социальной среде, а "бескорыстно" читать роман XIX века им уже не интересно.

Зато сегодня появляются иные формы принадлежности к среде: от отдыха на определенных курортах до футболок с портретами "самого вежливого из людей". Это – отнюдь не демонстративное потребление, поскольку книжка или футболка не являются дорогой вещью, доступной лишь лицам, преуспевшим в жизни. Это именно стремление человека войти в определенную социальную среду, идентифицироваться с миллионами других людей и чувствовать себя частью большого целого.

Лет семьсот назад подобная идентификация происходила совершенно иным образом. Например, европейский крестьянин, бежавший от крепостного права в средневековый город, получал статус бюргера по принципу "городской воздух делает человека свободным". Он не должен был ничего покупать. Он просто должен был прожить какое-то время в новой среде, и тогда город уже не отдавал его феодалу. Потом жесткие социальные барьеры пали, переселяться из деревни в город стало гораздо проще. Но доказать самому себе, что ты – не деревенщина, стало сложнее. И в этом вопросе на помощь человеку тоже пришло потребление.

Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге