ЧТО НАМ ДЕЛАТЬ С ТЕМ, ЧТО МЫ ЗНАЕМ?

Как ученого меня часто критикуют за сильные «проживотные» взгляды, говоря, что я «ненаучен» («антинаучен»). Но я не антиученый. Наилучшая традиция науки — ставить вопросы об этике; нет ничего антинаучного в том, что мы спрашиваем себя, что мы делаем, когда взаимодействуем с другими животными. Этика обогатит наше восприятие других животных, живущих в своем собственном мире, в то время как мы сообщаемся с ними в мире нашего восприятия. Они помогают нам увидеть, что их жизни достойны уважения, восхищения и признательности к ним. В действительности же то, что многие люди ищут в компании китов, дельфинов, полярных медведей и птиц, далеко от уважения и признательности.

В нашей жизни мы нуждаемся в животных так же, как в воздухе, которым дышим. Мы живем в ущербном мире, в котором многие из нас отдалены от живой природы. Животные — это наши превосходные друзья, которые помогают нам каждый божий день. Без близких и взаимных отношений с другими существами мы отделяем себя от богатого, разнообразного и великолепного мира, в котором мы живем. Наш древний палеолитический мозг тянет нас назад, к чему-то естественному, но утерянному в столь быстро меняющемся мире: близким взаимоотношениям с другими существами, которые помогают нам осознать, кем мы являемся в огромной системе мироздания. Животные успокаивают нас, благодаря им мы соприкасаемся с тем, что на самом деле имеет значение, — с другими чувствующими существами. Животное, имеющее чувства, — это существо, для которого чувства имеют значение, как это сформулировал мой коллега Джон Вебстер.Если мы можем научиться жить, последовательно ориентируясь на данную точку зрения, это во многих случаях изменит к лучшему ситуацию, в которой животных беззастенчиво используют и причиняют им ущерб. На самом деле мы в долгу перед ними и должны помогать им несмотря ни на что, всегда и везде, когда возможно. Мы можем начать с того, что пересмотрим свою жизнь и будем делать наилучший и самый этичный выбор из возможных. Выбирая одежду, которую мы носим, пищу, которую едим, — поддерживаем ли мы гуманно ориентированную промышленность и образ жизни?

Если мы встречаем людей, которые совершают пагубный выбор, можем ли помочь им очнуться или просветить их, чтобы они изменились? Есть ли способ самим научиться жить более мудро и добиться создания более убедительных законов, охраняющих права животных? Слишком большому числу живых существ во всем мире ежедневно и постоянно причиняется вред. Если мы сможем изменить мысли и сердца, и особенно образ жизни, мы добьемся прогресса, и у нас есть надежда на более разумно построенный мир.

Основываясь на собственных данных, я знаю, что фундаментальная наука может работать, основываясь на этических принципах и сострадании. Нет ничего предосудительного в сострадательном и чувствующем ученом или более гуманной науке. Изучение мышления животных, их эмоциональных переживаний и самосознания, наряду с экологией поведения и классической биологией, может привести к сочетанию сострадания с научной доскональностью. Наука и этичное обращение с животными не являются несовместимыми. Мы можем развивать фундаментальную науку с открытым умом и большим сердцем.

Я поощряю людей к тому, чтобы они шли туда, куда указывает им сердце, с любовью, но не страхом. Если мы все выберем такой путь, мир станет лучшим местом для всех существ. Мы будем делать более гуманный и добрый выбор, если позволим своему сердцу двигаться этим путем. Сострадание порождает сострадание, а забота о животных и любовь к ним выльется в сострадание и заботу о человеке. Покров сострадания нужно распространять как можно дальше и свободно делиться им.

КАК УВИДЕТЬ ЧУВСТВА: КРАТКОЕ ПРАКТИЧЕСКОЕ РУКОВОДСТВО ПО НАБЛЮДЕНИЮ ЗА ЭМОЦИЯМИ

Удивительно, но часто легче увидеть и понять эмоции у животных, чем у людей, так как животные не пропускают их через фильтр опасений и предрассудков. Все, что они чувствуют, ясно отражается в их глазах и выражениях морд, становится известным публике благодаря хвосту, ушам и запахам и с помощью совершаемых действий. Эмоции животных не обработаны, они лежат на поверхности, их можно увидеть, услышать, понюхать и почувствовать. Это подтвердит любой, а для таких людей, как мой курьер из UPS, — это вообще профессиональная необходимость.

Главное предупреждение, которое необходимо сделать, — что распознавание эмоций это не то же самое, что понимание социального поведения животных. Когда собаки играют, нам легко заметить их радость, но потребуется много практики и опыта, чтобы научиться правильно интерпретировать сложные взаимодействия и поведение, лежащие в основе выражения этой радости, например, «игрового поклона», который я описывал в главе 2. Обложка этой книги демонстрирует другой пример социального действия: Могомо, черный волк среднего ранга, лижет морду Камоцу — альфа-самцу, то есть самому высокоранговому самцу в стае. Это действие — проявление подчинения, и такое поведение служит укреплению социальных связей в коллективе и помогает поддерживать единство стаи. Мы отчетливо можем наблюдать чувство привязанности (в противовес агрессии), выраженное в этом жесте, но, не зная, какие именно взаимоотношения существуют между этими двумя волками или процессами, происходящими в их стае, нам будет сложно определить, является ли действие выражением дружеских, романтических или материнских чувств; была ли его целью чистка (груминг), желание успокоить или подбодрить.

На самом деле, у таких социальных видов, как волки, когда стая должна функционировать подобно хорошо смазанному механизму, мы обычно находим более тонкие эмоции — особи необходимо понимать не только то, что делают или собираются делать остальные, но и то, что они чувствуют. Если сравнивать высокосоциальных волков с менее социализированными койотами и собаками, мы обнаруживаем, что для волков характерно большее разнообразие выражений лица, и что они используют эти выражения, чтобы передать другим свое эмоциональное состояние. Даже хвосты у волков более выразительны и волки используют больше разных положений хвостов по сравнению с койотами и собаками, чтобы выразить то, что чувствуют.

Тем не менее, удивительно легко распознать базовые, или первичные, эмоции животных. Все, что нужно сделать, — это смотреть, слушать и принюхиваться. Их гримасы, глаза и способы, которыми они преподносят себя, позволяют делать уверенные заключения о том, что они чувствуют. Изменения в мышечном тонусе, походке, выражении морды, размере глаз и во взгляде, вокализации, запахах (феромоны) как в совокупности, так и по отдельности, — все это выражает эмоциональный отклик на определенные ситуации. Человеку необязательно намеренно осознавать все эти аспекты, так как простого взгляда на животное, как правило, достаточно, чтобы человек (часто интуитивно) верно определил эмоцию.

Обширное исследование, проведенное Франсуазой Вемельсфельдер и ее коллегами, подтвердило это; они провели различные эксперименты, показавшие, что даже обычные люди (в противовес опытным ученым) в состоянии проделывать точную и последовательную работу по определению эмоций животных. Мы склонны думать, что наши личные впечатления слишком субъективны, а потому не могут быть верными, но в том, что касается эмоций, Вемельсфельдер и ее единомышленники обнаружим!, что на самом деле мы очень часто оказываемся правы.

Профессор Вемельсфельдер, по ее терминологии, использует метод «свободного профилирования»:
«Вопрос заключается в том, согласны ли люди с теми оценками (суждениями), которые они делают, и могут ли они использовать эти суждения в качестве инструмента научного анализа. Итак, мы собрали несколько групп неподготовленных наблюдателей и попросили их понаблюдать за несколькими животными, которые общались с человеком. Животными, которых мы выбрали для эксперимента, были преимущественно свиньи; это очень живые, любознательные, высокосоциальные существа, которые охотно взаимодействуют с окружающей средой, когда для этого представляется возможность. Мы попросили наблюдателей в письменной форме резюмировать свои впечатления по поводу эмоционального состояния животных. Ключевой момент заключался в полной свободе терминологии, поскольку это требовало от наблюдателей включения лишь собственного взгляда и не могло создать предубежденность, ограничивая итог наблюдения перечнем заранее определенных терминов».

Вемельсфельдер опробовала свободное профилирование на протяжении многих лет и обнаружила, что его можно использовать в качестве рабочего инструмента исследователей. Вемельсфельдер говорит: «Не важно, кем является наблюдатель — студентом, ученым, фермером, который держит свиней, ветеринаром или борцом за права животных, мы постоянно находим единодушие (как внутри группы, так и между группами) в том, что касается их оценок эмоционального состояния свиней. Используя каждый свою собственную терминологию, наблюдатели создали последовательное и выразительное описание, которое они могли применить для характеристики состояний каждой свинки с высокой степенью точности и повторяемости».

Другие исследователи приходили к подобным же выводам: когда люди наблюдают за волками, собаками или кошками, они различают эмоции почти так же хорошо, как опытные исследователи. А это говорит о том, что либо эмоции животных не так глубоко спрятаны, либо человек обладает врожденной способностью различать эмоции других видов. Мне хочется думать, что на самом деле верно и то, и другое. И в самом деле, попробуйте проделать нечто подобное, когда в следующий раз пойдете в парк. Как вы думаете, что чувствуют собаки, которых вы там видите? И вот на что стоит обратить внимание.

РАДОСТЬ С БОЛЬШОЙ БУКВЫ

До определенного момента проводились исследования негативных эмоциональных состояний — скуки, боли страха и гнева, — но сейчас все больше внимания уделяется позитивным эмоциям — таким как удовольствие и радость, корни которых, так же как и у негативных эмоций, расположены в древней лимбической системе мозга, общей для всех млекопитающих. Пол Экман, ведущий исследователь человеческих эмоций, соглашается с Дарвиным, что «стремление к удовольствию — это ведущая эмоция нашей жизни». Если это справедливо в отношении человека, то должно быть правдой и для других животных.

Если вы понаблюдаете за животными какое-то время, то заметите, что они определенно наслаждаются собой. Животные испытывают безграничную радость в самых разнообразных ситуациях: когда играют, приветствуют друзей, чистят один другого, освобождаются от опасности и плена, когда поют, а возможно, даже когда наблюдают за кем-то, кто веселится. Радость настолько заразительна, практически как эпидемия. Один исследователь рассказывает, как наблюдал за родами шимпанзе. Когда она разрешилась от бремени, две другие самки, ее ближайшие подруги, стали громко кричать и обнялись с другими шимпанзе. После этого в течение нескольких недель одна из подруг постоянно заботилась о матери и ее детеныше.

Радость и счастье ясно отражаются в поведении — животное ведет себя раскованно, свободно, движения быстры и грациозны, как будто лапы прикреплены к телу на резинках. Они говорят каждый на своем языке — мурлычут, лают или повизгивают от удовольствия. Дельфины хихикают, когда чувствуют себя счастливыми. Церемония приветствия у африканских диких собак сопровождается взвизгами, хвосты крутятся как пропеллеры, они ходят, подпрыгивая. Когда койоты или волки встречаются после разлуки, они несутся навстречу друг другу, поскуливая и улыбаясь, а их хвосты крутятся как сумасшедшие. Встретившись, они лижут друг другу морды, перекатываются туда-сюда и перебирают лапами. Когда друг с другом встречаются слоны, это похоже на шумное празднование: они хлопают ушами, крутятся вокруг себя и издают «приветственный рокот». Если это поведение не сигнализирует об откровенном ликовании, тогда что это — дополнительная разминка?

Розамунда Янг в книге «Тайная жизнь курицы» пишет, что даже куры любят играть, что они умны, эмоциональны и им свойственны перепады настроения, они также формируют близкие дружественные отношения. Хотя нам легко определить, когда куры страдают от боли и дискомфорта, обусловленного различными проблемами в условиях содержания на фермах — повреждений ног, переломов костей, подрезания клюва, выщипывания перьев, каннибализма, проблем с суставами, — намного сложнее определить, когда они счастливы. Но вполне оправданно утверждать, что птицы, так же как и млекопитающие, очень любят играть. Янг упоминает, что коровы тоже играют друг с другом в игры и формируют дружеские связи длиной в целую жизнь. Она говорит, что они могут пребывать в дурном настроении, испытывать зависть и проявлять тщеславие.

Как утверждает этолог и защитник животных и автор книг Джонатан Балкомб, эволюция поддерживает чувственные вознаграждения, поскольку они способствуют тому, чтобы индивид жил и успешно воспроизводился. Мы предпочитаем что-либо, что приносит удовольствие, поэтому эволюция сделала приятным все то, что нам необходимо делать.

Вот что, в частности, пишет Балкомб:
«Слишком долго ученые отрицали существование позитивного чувственного опыта у других видов, потому что мы не можем знать наверняка, что чувствует другое существо. Но в отсутствие доказательств обратного более разумно предполагать, что другие создания, имеющие столько общего с нами благодаря общим эволюционным корням, на самом деле испытывают удовольствие. Мы не можем почувствовать то, что чувствует колибри, собирая нектар с цветка ороксилума, собака, предвкушающая то, как она сейчас погоняет мячик, или переживания черепахи, греющейся на солнышке; но мы можем представить себе это, основываясь на собственном опыте переживания подобных ситуаций. То, что мы наблюдаем в мире животных, в сочетании с нашей способностью проникаться чувствами других существ, ориентируясь на собственные, почти не оставляет сомнений в том, что царство животных — это богатейший кладезь удовольствия. И пока мы растем в готовности принять и признать удовольствие, присутствующее в жизни животных, количество доказательств этому будет увеличиваться, поскольку мы быстрее находим что-либо, когда сознательно ищем это».

Свидетельства удовольствия в мире животных уже настолько обширны, что вряд ли нуждаются в дальнейших дискуссиях. На семинаре, посвященном чувствам животных, который я посетил в 2005 году, Джон Вебстер, профессор животноводства из Бристольского университета, сказал: «Чувствующее животное обладает способностью получать удовольствие и испытывает мотивацию к его поиску... Просто посмотрите, как коровы и телята наслаждаются жизнью, когда имеют такую возможность, — когда лежат и вытягивают головы навстречу солнцу в прекрасный летний день где-нибудь в Англии. Сосем как люди».

Джонатан Балкомб также приводит забавный пример:

«Во время недавнего путешествия в Ассатиг, Вирджиния, я наблюдал, как пара рыбных воронов (Corvus ossifragus) приземлилась на старую деревянную доску объявлений, которая нелепо торчала среди рогоза на болоте. Надеясь, что они посидят теш какое-то время, я настроил свой телескоп и навел на них фокус. Сначала они развлекались игрой в полете, а потом одна из птиц в течение примерно 10 минут, украдкой подлетая к другой, поворачивалась и наклоняла клюв вниз, обнажая затылок. Другая птица в ответ нежно перебирала ее перышки своим клювом, как будто в поисках паразитов. Все говорило о том, что они были парой или очень хорошими друзьями, и что такое общение доставляло удовольствие и дарителю, и получателю, как заботливый массаж между двумя людьми».

Радость в мире животных может быть очевидна для кого-то, но она также подтверждается нейробиологическими исследованиями о влиянии игры и смеха.

ЛЮБОВЬ И БРАК

Столько исследований было проведено о способах поиска супруга и брачных повадках животных, что становится ясно: любовь не только не является исключительно человеческой прерогативой, но, более того, сам человек не является образцом для подражания в том, что касается брака или преданной любви. Какую роль во всем этом играют химические вещества, а что относится исключительно к эмоциональной сфере, вопрос спорный даже в том случае, когда мы говорим о человеческой любви. Но любой, кто живет рядом с собакой или кошкой, или наблюдает за коровами, овцами или свиньями, знает, что животные влюбляются. И так же, как все остальные их чувства, любовь у животных настолько чиста и первозданна, насколько это возможно.

У многих видов отдельные существа проводят много времени, узнавая друг друга и укрепляя свои тесные связи. Романтическая любовь может развиваться медленно, а брачный ритуал может отнять много времени и сил. Эти ритуалы часто бывают связаны с физической угрозой, иногда «брачную клятву» требуется повторить. Самцы мартышек тратят много времени на то, чтобы выбрать себе самку. Данные, полученные с помощью функционального магнитно-резонансного сканирования, показывают, что они принимают взвешенные решения и оценивают, с чем им придется иметь дело, прежде чем спариться с самкой. У многих представителей семейства собачьих, в которое входят волки, койоты, лисы, шакалы и динго, и самцы, и самки, бывшие партнерами много лет назад, приветствуют друг друга как старые друзья и откровенно ухаживают, даже если они уже делали это когда-то давно.
Чтобы внести ясность: необходимо понимать, что понятие «ухаживание» не является синонимом секса. Оно описывает романтический «танец», который вы можете увидеть на любой студенческой вечеринке. Например, Бернд Версиг описывает ухаживания у южных китовидных дельфинов, которых он наблюдал возле полуострова Валдис в Аргентине. Во время ухаживания самец и самка дельфина продолжительное время прикасаются к плавникам друг друга, начиная с медленных ласковых движений. Затем они разворачиваются по отношению друг к другу, быстро соединяют обе пары плавников в объятии и откатываются обратно, лежа рядом друг с другом. Потом они уплывают в море, рядом друг с другом, касаясь друг друга, поворачиваясь к партнеру мордой и ныряя в унисон. Версиг говорит, что наблюдал за одной такой парой в течение часа, и все это время дельфины были вместе.
Киты — это близкие нам млекопитающие, но существуют убедительные доказательства, что рыбы также выбирают себе партнера, что они вовсе не бесчувственные автоматы. Исследователь Ли Дугаткин наблюдал то, что он назвал «любовью гуппи». Дугаткин обнаружил, что поведение самцов гуппи по отношению к самке изменяется в присутствии хищника, они становятся более отважными, поскольку самки находят смелых самцов более привлекательными. Кажется, что даже у рыб самцы готовы пойти на любой риск ради любви.

Хелен Фишер в своей книге «Почему мы любим», говоря об эволюции любви, предлагает такой термин как «непристойное предложение»: «Существующие ныне данные заставляют меня верить в то, что все животные, большие и маленькие, биологически предрасположены к тому, чтобы предпочитать, искать и обладать партнером с набором определенных качеств; существует влечение к животной привлекательности. И это влечение должно быть предшественником человеческой любви».

Самые преданные партнеры — это вовсе не наши ближайшие родственники, человекообразные обезьяны или другие млекопитающие. Более 90 процентов птиц являются моногамными и часто остаются с одним и тем же партнером всю жизнь. Намного меньшее число млекопитающих придерживается моногамии, например, полуобезьяны (нечеловекообразные) проявляют сравнительное безразличие, когда дело касается верности. Самцы шимпанзе, например, проводят не так много времени, ухаживая и спариваясь, и не так долго остаются с самкой, с которой имеют общих детей. Когда самцам не нужно обеспечивать защиту или добывать еду для своих партнерш и отпрысков, они очень часто стремятся спариваться с наибольшим числом самок. Это звучит для них как «счастливый час во время водопоя».

МАТЕРИНСКАЯ ЛЮБОВЬ

Существует множество документальных свидетельств романтической любви у животных, но то же можно сказать и о материнской любви. Эта любовь проявляется наиболее заметно, когда ребенок находится в опасности. У многих видов животных их матери будут бороться не на жизнь, а на смерть, защищая свое потомство, и если детеныш пострадал или его убили, они демонстрируют глубочайшее чувство горя и боли. Матери морских львов, видя, как их детенышей съедает косатка, издают жуткий пронзительный вопль и жалобно причитают, мучаясь от потери; дельфины же выбиваются из сил, пытаясь спасти мертвого детеныша, как не раз показывали наблюдения.
Ничто не может быть древнее материнской любви: один из первых известных примеров заботы о потомстве мы находим у беспозвоночных, австралийских пиявок, или кровососущих паразитов, которые показывают себя заботливыми родителями. Они носят новорожденных и вскармливают их в течение шести недель после появления личинок. Они защищают своих детей от хищников и переносят их на новые, более безопасные места.
Материнская любовь встречается у огромного числа видов. Косатки, например, могут быть не очень дружелюбны по отношению к другим животным, но они прекрасные, любящие родители. Маленькие киты рождаются уже со способностью плавать и, так же как и человеческие детеныши, они очень любопытны. Наоми Роуз, которая работает в организации «Гуманное общество Соединенных Штатов», однажды наблюдала большую группу касаток возле побережья острова Ванкувер в Канаде. Она встретилась лицом к лицу с матерью, детеныш которой куда-то делся, а потом увидела, что маленькая косатка плывет за ее лодкой. Детеныш играл и отлично проводил время, исследуя окрестности, но его голова находилась слишком близко к мотору лодки. Через несколько минут мать уже подплыла к лодке, но вместо того, чтобы отогнать своего отпрыска оттуда, она просто внимательно наблюдала за ним. Она спокойно отнеслась к его любопытству и игривому настроению, в то же время оставалась внимательной к возможной опасности. Может ли быть так, что мать-косатка старалась поддержать тот тонкий баланс, которого пытаются достичь все матери: они хотят, чтобы их ребенок находился в безопасности, но при этом не хотят чрезмерно его опекать?

Хорошо известно, что слоны очень преданные родители, а эксперт по слонам Синтия Мосс рассказала мне историю о материнской привязанности в одной такой семье. Однажды в конце февраля Эхо, «прекрасная глава рода» в семье слонов, которую Синтия наблюдала, произвела на свет мальчика, которого назвали Эли. Малыш не мог стоять, поскольку его передние ноги все время сгибались. Он родился с малоподвижными запястными суставами. Эхо постоянно старалась поднять Эли, обхватывая его хоботом за живот и конечности. Каждый раз Эли вставал и, стоя на коленях, был даже способен обнюхать то, что было вокруг, но через короткое время снова падал.

В конце концов, другие члены семьи ушли, а Эхо и ее девятилетняя дочь Энид остались с Эли. Несмотря на то, что Эхо и Энид были голодны и хотели пить, они не оставляли истощенного Эли ради того, чтобы пойти к водопою. После огромных усилий все три слона смогли, наконец, добраться до воды, где Эхо и Энид смогли поплескаться и искупать Эли тоже. После этого мать и дочь издали несколько раскатистых призывных криков, чтобы семья их услышала. Так продолжалось три дня, пока суставы Эли не обрели подвижность и он, наконец, не научился стоять самостоятельно.

Но на этом история не заканчивается. Когда Эли исполнилось семь лет, он был серьезно ранен стрелой, которая вошла ему в спину примерно на фут. Несмотря на то, что у Эхо в то время появился еще один ребенок, она не позволяла группе ветеринаров приблизиться к сыну. После того, как Эли упал после введенного ему снотворного, Эхо и другие члены клана попытались поднять его. Эхо, Энид и дочь слонихи Элиот оставались рядом с Эли несмотря на все попытки ветеринаров разогнать слонов. Слоны отказывались уходить даже несмотря на стрельбу, устроенную у них над головами. Эли, в конце концов, удалось вылечить, и он оправился от раны. Привязанность Эхо к сыну, которая длилась всю жизнь, была вознаграждена: сейчас Эли уже 12 лет, и он прекрасно себя чувствует.

ВЕСЕЛЬЕ, ВЕСЕЛЬЕ, ВЕСЕЛЬЕ: ПОЧЕМУ ЖИВОТНЫЕ ИГРАЮТ

Животные любят играть, потому что игра — это весело, а веселье само по себе очень убедительная награда. Собаки и другие животные изыскивают любую возможность, чтобы играть непрестанно, и их очень трудно заставить остановиться. Нормальное животное не станет намеренно стремиться к активности, которая не приносит удовольствия. Радость, которую приносит игра, настолько велика, что перевешивает все возможные риски, такие как повреждения, истощение сил, что может подвергнуть риску дальнейший рост или даже принести смерть от зубов проницательного хищника. Молодые животные с самого рождения знают, как играть, а если нет, то мы расцениваем это как знак того, что, возможно, с ними что-то не так.

Когда животные играют, мы можем чувствовать их глубокую радость. Игра заразительна, и другие животные также ощущают от нее радость и ликование. Исследование зеркальных нейронов (которое я описываю в главе 5) подтверждает идею о том, что индивиды могут воспринимать эмоции других, и это наиболее вероятная причина, по которой атмосфера игры очень быстро распространяется в группе животных. В своей книге «На языке общения собак» Тургид Ругаас, тренер собак из Норвегии, характеризует игровые сигналы как «успокаивающие». Обычно животные играют, только когда расслаблены, поэтому неотъемлемая радость и безмятежность, присущие игре, часто распространяются на любого, кто за ней наблюдает.

То, что мы можем увидеть собственными глазами, также поддерживается данными научных исследований. Изучение химических процессов в мозге крыс подтверждает идею, что игра приносит удовольствие и веселье. Знаменитый нейробиолог Иаак Ранксепп обнаружил устойчивую связь между выделением в кровь эндогенных опиатов и игрой у крыс — рост активности эндогенных опиатов способствует возникновению игривости. Эти полипептиды, вырабатывающиеся в гипоталамусе, повышают чувство удовольствия, которое и служит главным вознаграждением игривости. Если это справедливо и для крыс, и, в равной степени, для человека, маловероятно, что нейрохимическая основа радости, которую вызывает игра у собак, кошек, лошадей и медведей, будет значительно отличаться.

Мы уже могли убедиться, что человек и животные разделяют большинство эмоций и их тела имеют сходные химические вещества, необходимые для переживания и выражения таких эмоций, как радость и удовольствие. Недавние исследования показали, что когда люди сотрудничают и ведут себя честно по отношению другим, они чувствуют себя хорошо. Поскольку игра зависит от способности к кооперации и честности, это может быть еще одной причиной того, почему животные любят играть. Джеймс Риллинг и его коллеги применили функциональную магнитно-резонансную томографию (МРТ) на мозге человека, чтобы выяснить, насколько активируются мозговые центры удовольствия, если люди кооперируются друг с другом. Это важное исследование показывает, что у человеческой кооперации существует устойчивый нейронный базис. Иными словами, сотрудничая, мы чувствуем себя физически лучше, и потому быть милым в социальных взаимодействиях очень полезно. Ученые также обнаружили в человеческом мозге «центр доверия», который называется «хвостатым ядром». Активность хвостатого ядра наиболее высока, когда великодушие вознаграждается великодушием. Все говорит в пользу того, чтобы поверить — этот центр общий и у нас, и у животных. Если быть кратким, то это исследование показывает, что мы даже физиологически предрасположены к тому, чтобы быть дружелюбными по отношению друг к другу.

Если быть милым означает чувствовать себя хорошо, то это серьезная причина для того, чтобы быть милым. Для поведенческой модели это также хороший способ эволюционировать и сохраниться в арсенале поведения животных.

В ЛАБОРАТОРИИ: ВОЗЬМИТЕ СЕБЕ НОМЕР

Поскольку я сам ученый, меня больше всего расстраивает жестокое обращение с животными в лабораториях. Возможно, это нереально или эгоистично, но я считаю, что ученые должны предъявлять к себе более высокие требования, чем обычные люди. Я так считаю не потому, что действия неразумных исследователей плохо отражаются на других ученых, а потому, что остальная часть общества часто ориентируется на нас. Если ученые, которым известно больше, свободно чувствуют себя, обращаясь с животными как с предметами одноразового использования, то это как бы разрешает и другим делать то же самое. Но если ученые будут настаивать на исследованиях, проводимых только гуманными методами, что было бы правильно, тогда и всем остальным будет намного сложнее оправдывать жестокое обращение с живыми существами.

Какое количество животных используется в лабораториях? По одним подсчетам, в 2001 году в американских лабораториях проводились опыты над 690 800 морскими свинками, кроликами и хомяками, к этому нужно добавить 161 700 животных на фермах, 70 000 собак, 49 400 приматов, 22 800 кошек и 80 миллионов мышей и крыс. Эти цифры слабо сопоставимы с миллиардами животных, используемых в коммерческой пищевой индустрии, но все равно эти цифры огромны. Подавляющее число всех этих животных большую часть своей жизни проводят в очень тесных клетках, страдая от одиночества и скуки, и они закончат свою жизнь в лаборатории, когда исследователи сделают с ними все, что хотели. Почти все животные погибают во время исследований — животные просто не могут выдержать всего того, что с ними делают ученые.

Научное сообщество установило несколько профессиональных стандартов, которых должны придерживаться ученые, чтобы поддерживать благополучие животных в своих исследованиях настолько, насколько это возможно. Теоретически, животные, используемые в исследованиях в Соединенных Штатах, защищаются Законом о благополучии животных. Но до сих пор он доказывал лишь свою неадекватность. Только один процент животных, используемых в исследованиях в Соединенных Штатах, защищаются этим законом, а законодательство иногда самым абсурдным образом изменяется, чтобы приспособиться к «потребностям» исследователей. Вот, например, цитата из 2004 федерального реестра: «Мы вносим изменения в правила Закона о благополучии животных (AWA), чтобы отразить изменения в определении, которое Закон дает животному. Закон о защите фермерских хозяйств и сельскохозяйственных инвестиций от 2002 года исключает определение „животное“ применительно к птицам, крысам рода грызунов и мышам рода Ми$, размножаемых для исследовательских целей».

Многие люди удивятся, когда услышат, что птицы, крысы и мыши больше не считаются животными. Раз исследователям «не позволяют» жестокого обращения с животными, то определение «животные» просто корректируется до тех пор, пока под действие Закона будут подпадать только животные, которых ученые и так используют реже всего, даже если все «неподзаконные» узники их лабораторий являются чувствующими и сострадательными существами.

Ужасные истории:

ИЗ ЛАБОРАТОРИИ НА ОСТРОВЕ Д-РА МОРО

Истории о чрезмерно жестоком обращении встречаются все реже, и мне искренне хочется верить, что многие ученые действительно стараются делать все возможное для животных, которые находятся у них на попечении. Но даже «ежедневные» истории из лабораторий вызывают у меня тошноту и ужасную грусть. Например, Закон о благополучии животных официально допускает содержание шимпанзе в крошечных клетках размером полтора метра в ширину и два в высоту. Этот закон определенно помогает лабораториям экономить пространство, но где же здесь забота о шимпанзе? В ответ на недавно сделанное открытие, что мыши являются способными к сочувствию грызунами, было предложено использовать непрозрачные перегородки для того, чтобы отделить мышей друг от друга и чтобы они не могли знать того, что происходит с другой мышью. Потому что мышь, наблюдающая за другой во время эксперимента, может изменить свое поведение и потому «испортить» данные. Уверен, если бы вы видели, что происходит в другой клетке, вы бы предпочли никогда этого не видеть.

Даже ученые, которые понимают, что происходит, иногда с трудом могут пробиться сквозь завесу своей собственной профессионально-подтасованной «объективности» и сказать все как есть. Читая их изощренные объяснения, чувствуешь себя так, как будто находишься в театре абсурда. Недавно читал доклад об исследовании боли у свиней, который содержал следующее:

«Наблюдаемые изменения акустических параметра в во время операции можно интерпретировать как вокальные индикаторы испытываемой боли и страдания. Мы приходим к заключению, что внимательный анализ голосового поведения животных может помочь собрать больше информации о боли, стрессе и дискомфорте, которые воспринимают животные. Результаты предоставляют больше фактов для пересмотра существующей практики кастрации поросят без анестезии».

Здесь говорится о том, что кастрация молодых поросят без анестезии, обычная процедура в семейном свиноводстве, болезненна. Поросятам она не нравится, о чем свидетельствуют их крик и попытки поскорее выбраться из этой ужасной ситуации. Исследователи приходят к заключению, что это «можно интерпретировать» (большая разница с тем, чтобы просто признать очевидное), — что крики животных на самом деле могут что-то значить.

Давно существует профессиональное руководство, которому следует большинство ученых, и оно называется «три R»: к ним относятся пересмотр (refining) процедур, которые могут нанести вред животным, сокращение (reducing) числа используемых животных, и замена (replacing) животных другими методами исследования везде, где это возможно. Термин «три R» был предложен Уильямом Расселом и Рексом Берчем в их книге «Принципы гуманных экспериментальных техник» (1959). Три R обращают внимание на то, что благополучие животных имеет значение. Предполагается, что практикующие ученые не станут формально выполнять эти предписания. От них ждут, что они будут делать все возможное, чтобы минимизировать влияние исследования на животных или вообще откажутся от подобных исследований, если это возможно.

Три R — это руководство, однако не закон или официальный кодекс, которому необходимо следовать. Никто не просматривает план исследования и не предлагает ученому альтернативы. Каждый человек решает, насколько добросовестно он будет соблюдать принцип трех R, и на практике им часто жертвуют ради выгоды. В стремлении поскорее найти лекарство от той или иной болезни ученым легко оправдать опыты на животных с использованием инвазивных техник, с которыми они хорошо знакомы (и от которых животное часто погибает), вместо того чтобы подобрать более гуманную альтернативу. Они продолжают это делать несмотря на то, что тесты на животных не дают никаких гарантий — огромное число людей продолжает болеть или умирать от лекарств или других способов лечения, «успешно протестированных» на животных. На самом деле обманчивая надежда на исследования с участием животных — это просто колоссальная трата денег и жизней.

Мы располагаем избытком свидетельств, показывающих, что животные, с которыми хорошо обращаются и которые не подвергаются стрессу, предоставляют «лучшие данные». Это не оправдывает испытаний на животных, но привлекает внимание к тому факту, что если о животном должным образом не заботились, большая часть получаемой таким способом информации недостоверна и даже бесполезна. Если ученые по-настоящему поддерживают принцип трех R — не только когда это удобно, но все время, — это пойдет на благо науке: мы будем получать лучшие данные и сделаем мир более сострадательным.

Кто-то скажет, что жизнь слишком коротка, чтобы проводить ее в размышлениях, есть ли у животных чувства, и я согласен с этим. Однако я также считаю, что жизнь достаточно длинна для того, чтобы удостовериться в том, что у животных есть эмоции. Страдания, которым подвергается бесчисленное количество животных, пока ученые пытаются выяснить, чувствуют ли они хоть что-нибудь, абсолютно неоправданны и бессмысленны.

Плохие данные:

ПОСЛЕДСТВИЯ КЛЕТОК и изоляции

Большинство исследований над животными проводятся в неволе, где животные часто подвергаются стрессу. Животное во время стресса ведет себя не так, как в нормальном состоянии. В особенности, когда дело касается его эмоций и поведения, информация, полученная от беспокойного или скучающего животного, не сообщает нам ничего о нормальном поведении особей того же вида. Ученый Франсуаза Вемельсфельдер отмечает, что термин «скучающий» часто используется для описания неестественного поведения животных, которые постоянно находятся в маленьких пустых клетках.

Вемесфельдер определяет скуку как «ухудшение способности быстро концентрировать внимание на чем-то и взаимодействовать с окружающими обстоятельствами». Скучающее животное больше времени проводит сидя, лежа или во сне. По сравнению с более активными индивидами, скучающее животное также острее реагирует на новые или неожиданные события, у него возрастает чувство страха и агрессии. Оно демонстрирует повторяющееся, шаблонное поведение, например, ходит туда-сюда или грызет прутья клетки. Цитирую Вемельсфельдер:

«Иногда такое поведение может негативным образом сказаться на других животных; например, вылизывание или покусывание хвоста и ушей своих детенышей приводит к каннибализму у мышей и крыс. Чем дольше продолжается это заключение, тем сильнее эти модели поведения направляются на собственное тело животного или продукты его жизнедеятельности. Приматы могут проводить длительное время, мастурбируя, раскачиваясь, поедая и срыгивая свои собственные фекалии. Крысы могут преследовать свой хвост, у привязанных свиней могут проявляться длительные приступы жевания воздуха, которые не имеют никакого видимого эффекта, кроме производства большого количества слюны. Эти тенденции могут перерасти в маниакальные формы членовредительства. Лабораторные обезьяны могут грызть свои конечности или гениталии, а попугаи будут выщипывать перья до тех пор, пока не станут совершенно голыми. Таким образом, повсеместный недостаток общения животных в неволе выражается в снижении поведенческого разнообразия и приводит к росту поведения, направленного на самого себя».

Такие модели поведения могут показаться «ненормальными», но на самом деле это вполне «нормальный» ответ на содержание в пустых клетках с несколькими (если они вообще есть) соседями или предметами. Вемельсфельдер отмечает: «Они обладают сильным сходством с поведенческими патологиями у людей. Обычно считается, что у людей неестественное поведение может быть признаком депрессии или других форм личного страдания». Поэтому один из незапланированных аспектов большинства лабораторных исследований — условия содержания — дает нам наглядный пример того, что у животных есть чувства и они могут испытывать страдания. В ряде прекрасных исследовательских работ по ненормальному повторяющемуся поведению (ARBs) Джорджиа Мэйсон и ее коллеги показали, что как минимум десять тысяч содержащихся в неволе диких животных — в зоопарках по всему миру — демонстрируют эти стереотипы. Результатом своего революционного исследования Мэйсон и др. считают «абсолютную нетерпимость к этим ARBs», потому что они показывают низкую степень индивидуального благополучия и определенно ставят перед нами ряд серьезных этических задач.

Вемельсфельдер тщательно, в деталях изучила проявления скуки у животных и обнаружила, что ее можно смягчить, разнообразия окружающие животное условия, например, дать ему игрушки, солому, постель и товарищей для общения. Кролики и другие животные реагируют на такие, более стимулирующие обстоятельства, увеличивая активность, демонстрируя снижение агрессивности и успешно размножаясь.

«Если все эти меры сочетаются, чтобы улучшить активный, гибкий характер специфичного для данного вида поведения, — рассуждает Вемельсфельдер, — то благополучие животных в неволе, равно как и качество научных исследований, значительно улучшится». Другими словами, счастливые животные предоставляют лучшие данные. Они становятся более «нормальной» моделью для научного исследования, и их реакции на экспериментальные ситуации более, а не менее, стабильны и постоянны. В одной немецкой научной лаборатории обогащение условий содержания привело к значительному снижению количества животных, необходимых для эксперимента, — и только потому, что счастливые животные улучшают достоверность результатов экспериментов. Это ясно показывает, что забота о благополучии животных и стремление понимать их потребности и нужды идут рука об руку с качеством научного исследования. …

Исследователей особенно интересовала сексуальная ревность у самцов — они даже бесстрашно написали этот термин с заглавной буквы «Р», — когда оспаривалось их право на исключительный доступ к самке. Они обнаружили много общего между тем, как сексуальная ревность выражается у людей и у этих обезьян, и предположили, что похожая нейронная схема принимает участие в проявлении бессонницы, беспокойства или осторожности у самцов, сталкивающихся с испытанием.

Мне остается лишь надеяться, что увеличение подобных примеров гуманных исследований будет способствовать лучшему обращению с животными во всех областях. Один из моих любимых слоганов гласит: «Отойди, человек, я ученый!» Это смешно, но это правда: многие ученые самонадеянно полагают, что им никогда не будут задавать вопросов ни о методах их исследований, ни о целях. Но давайте не будем отступать. Нам всегда стоит задавать трудные вопросы и убеждаться в том, что наука и ученые будут нести ответственность за свое обращение с животными.

НА ФЕРМЕ: МЯСО, КОТОРОЕ МЫ ЕДИМ

В то время как огромное число животных используется для исследований, образования, пошива одежды, увеселений и развлечений, эти цифры меркнут по сравнению с количеством животных, употребляемых в пищу. И тогда как обращение с животными во всех этих сферах может варьироваться от бездумного до порицаемого, оно не идет ни в какое сравнение с тем ужасным обращением, которому подвергаются животные, идущие в пищу. В последние годы было опубликовано несколько хороших разоблачительных материалов о специализированных хозяйствах и мясной индустрии, поэтому я не буду тратить время на перечисление сельскохозяйственных грехов.

Однако если есть область в нашем обществе, с которой следует начать практику принципа предупреждения по отношению к чувствующим животным, то она перед вами. Если мы — то, что мы едим, тогда то, что мы едим, подчас меняет определение жестокости.

Цифры шокируют. В 1998 году только в Соединенных Штатах ради еды было забито более 26,8 миллиарда животных — это значит около 73 424 657 животных в день, 3 059 361 в час, 50 989 животных в минуту и 850 животных в секунду. Тяжело осмыслить, как много смертей происходит в один день, но к этому добавляется вопиющая убогость современных фермерских хозяйств. Самые ужасные трущобы человеческого мира не сравнятся с теми условиями, в которых коровы, куры и свиньи проводят всю свою жизнь, скученные в тесных клетках и маленьких отгороженных загонах. Они стоят, едят и спят в грязи и своих собственных фекалиях. Их жизнь заканчивается на механической мясорубке. Приблизительно 12 процентов цыплят и 14 процентов свиней умирают от стрессов, повреждений и болезней до того, как достаточно вырастут, чтобы попасть на бойню.

Но не только эти слабые животные «забраковываются». Очень часто они оказываются в контейнерах, называемых «корзинами 4-D »: это значит мертвые (Dead), умирающие (Dying), больные (Diseased), инвалиды (Disabled). Животные, попадающие в эту категорию, используются в коммерческой индустрии для домашних животных; их съедают животные, живущие рядом с нами.

К счастью, люди осознают, что происходит. Движение за выращивание кур и рогатого скота «на свободном выгуле» может уменьшить число самых ужасных злоупотреблений. Правительства время от времени также вмешиваются: к 2012 году Европейский Союз обязал прекратить использование проволочных клеток, которые представляют собой переполненные тюрьмы, в которых теснятся куры. Эти клетки слишком малы, чтобы позволить курам встать в полный рост, они не могут потянуться, расправить крылья или размяться. Вдобавок к этому они страдают от всевозможных повреждений. Принимая во внимание масштаб проблемы, это ничтожные усилия, но они как минимум ведут нас в нужном направлении. К этому нужно добавить, что в октябре 2006 года Германия запретила промысел тюленей.

Вегетарианство как выход

Хотя мы и говорили о свободе и справедливости весь день, но приступили к бифштексам. Я ем чью-то боль, подумала я, когда взяла первый кусочек. И выплюнула его.
Элис Уокер, «Грустно ли мне?»

Я решил стать вегетарианцем исключительно по этическим причинам. Я не хотел быть частью цепочки негуманного обращения с живыми существами, которое жестоко убивает нашу естественную чувствительность и представляет собой разведение животных в индустриальных масштабах — кур, коров, свиней, рыбы. Один из моих коллег сказал, что главный вопрос, который движет людьми этой индустрии, это: «Сколько кур можно запихнуть в коробку с вазелином и рожками для обуви?» Однажды я осознал, что мне следует начать практиковать то, что я проповедую. Я понял, что не смогу больше вынести убийства ни одного животного, независимо от того, насколько гуманным будет процесс, просто ради того, чтобы оно попало на мой стол. Фактически, это было легкое решение, и оно никак не повлияло на мой образ жизни или катание на велосипеде. На самом деле, благодаря ему я стал чувствовать себя намного лучше.

Многие люди испытывают глубокие противоречия по поводу той пищи, которую употребляют. Что мы едим, как это выращивали, как обрабатывали, откуда это, кому это выгодно и кого при этом эксплуатируют: большой круг сложных проблем, которые нужно принять во внимание, и каждый должен решить для себя, что будет наилучшим для здоровья их тела и души. Кто-то считает себя вегетарианцем, хотя при этом не придерживается строгих правил: кто-то по-прежнему ест рыбу или время от времени мясо (например, по праздникам), или ограничивает свой мясной рацион «животными без лица». Например, некоторые люди охотно едят таких животных, как гребешки и мидии, у которых нет лица, потому что верят, что эти создания не имеют чувств и не страдают. Это может быть правдой или нет, но именно здесь некоторые определяют для себя границы. Эти люди не вегетарианцы, а скорее «сознательные всеядные», как их назвали Питер Сингер и Джим Мэйсон в своей книге «То, как мы едим».

Оставив в стороне этические вопросы, напомню, что есть и другие причины пробудить внимание к этому вопросу, которые, как кажется, не имеют отношения к мясной экономике. Одна из главных причин — окружающая среда.

Загоны для откорма скота и бойни больших сельскохозяйственных предприятий ответственны за чудовищную деградацию окружающей среды. Согласно данным Лукаса Рейжиндера и Сэма Сорета, по сравнению с производством сои, мясное производство требует больше земли (от 6 до 17 раз больше), воды (от 4,4 до 26), ископаемого топлива (от 6 до 20) и биоцидов (от 6 до того количества пестицидов и химикатов, которые необходимы для производства). Хоть это и звучит смешно, но коровы также являются значительным источником метана. Цитирую Джеймса Бартоломью: «Среднестатистическая корова срыгивает и испускает 114 кг метана ежегодно. Это просто машина по производству метана, а ведь этот газ намного более опасен, чем тепличный газ, чем углекислый газ. Он в 23 раза более смертелен, хотя недолгое время держится в атмосфере. Метан, производимый одной коровой, равноценен 2622 кг углекислого газа». Более того, согласно Филиппу Фрадкину, сфера содержания крупного рогатого скота по-прежнему является одним из самых больших потребителей сокращающихся запасов воды на западе Соединенных Штатов.

Например, весной 2001 года азиатских слонов постоянно перевозили туда-сюда из Денверского зоопарка, как будто это диваны, которые можно переставлять из комнаты в комнату. Мне и организации «Защита животных Скалистых гор» пришлось вмешаться, поскольку ни АЗА, ни Денверский зоопарк не проявили должного беспокойства. А случилось вот что: Долли, 32-летнюю слониху, разлучили с близкими друзьями Мими (42 года) и Кэнди (49) и отправили в Миссури в «медовый месяц», так в зоопарке называют период размножения. Через несколько месяцев в зоопарк Денвера приехали Хоуп, взрослая самка, и Амиго, малыш в возрасте 2,5 лет, которого забрали у матери. Их поселили рядом с Мими и Кэнди. В течение следующих месяцев Мими стала заметно более раздраженной; а в июне 2001 года она ударила Кэнди так, что та опрокинулась, и ее пришлось подвергнуть эвтаназии. Через два дня Кэнди умерла, а еще через день, когда ее тело было вскрыто и запах достиг других слонов, Хоуп вырвалась у своих смотрителей и стала метаться по зоопарку. К счастью, никто серьезно не пострадал. Затем Хоуп перевели в другой зоопарк, а на ее место взяли другую слониху, Рози.

Слоны живут матриархальными группами, для которых характерны глубокие и продолжительные социальные связи. Они обладают феноменальной памятью. Слоны формируют взаимоотношения, которые сохраняются всю жизнь, и очень горюют, если эти связи разрушаются из-за разлуки или смерти. Если слоны то входят в группу, то покидают ее, это приводит к серьезным нарушениям всего социального уклада, что может сильно расстроить членов группы. Именно это и произошло в Денверском зоопарке. Мими отреагировала вспышкой истерии на отъезд Долли, а Хоуп — на смерть и вскрытие тела Кэнди. Были ли эти слоны счастливы? Конечно же, нет. То, как с ними обращались в зоопарке, было стандартной рабочей процедурой, которая привела к страданию и смерти.

А как быть с Мэгги, африканской слонихой, которая живет одна в Аляскинском зоопарке в Фэрбэнксе? Она бесцельно бродит по нему, часто во время снегопада, она не получает никакой тренировки, лишена компании своих сородичей. Даже чиновникам зоопарка очевидно, что ей требуется помощь, но на это они отвечают, что потратили более 100 тысяч долларов на изготовление бегущей дорожки специально для Мэгги... которой она так и не воспользовалась! Текс Эдвардс, директор Аляскинского зоопарка, сказал: «Я думаю, мы поступаем правильно». Но нет ничего «правильного» в том, чтобы содержать слона в подобных условиях. Поступать так — значит игнорировать все то обилие информации о социальной и эмоциональной жизни слонов, которая есть в нашем распоряжении. Почему бы не отправить Мэгги на юг, в заповедник, чтобы она могла жить в более привычном климате и вместе со своими друзьями? Это будет гуманным и «правильным» действием.

МЫ И ОНИ, ИЛИ ТОЛЬКО МЫ?

Если мы продолжим допускать постоянное превосходство человеческих интересов над интересами других животных, мы никогда не сможем разрешить многочисленные и сложные проблемы, с которыми сталкиваемся. Нам необходимо как можно больше узнать о жизни диких животных. Наши этические обязательства также требуют от нас изучения того влияния, которое мы оказываем на их жизнь, когда изучаем их в дикой природе и в неволе, и какое влияние оказывает на них существование в неволе. Собрав больше информации об этом влиянии, мы сможем предпринять профилактические, а не реактивные меры.

Хрупкость естественного порядка вещей требует от человека действовать гармонично, чтобы не разрушить целостность, благость и щедрость природы. Разделение на «мы» (люди) и «они» (другие животные) порождает ложную дихотомию. Все это выливается в дистанцирование, которое разрушает, а не обогащает многие возможные отношения, которые могут развиваться в течение всей жизни животного и человека. То, что происходит с животными, случается и с нами. Близкие взаимоотношения с природой являются решающим фактором нашего собственного благополучия и духовного роста. И, независимо от наших собственных интересов, мы остаемся в долгу перед животными и должны проявить наивысшую степень непоколебимого уважения и заботы об их благополучии.

Недавно мне на глаза попалось слово соластальгия, которое было придумано британским профессором Гленном Альбрехтом. Оно описывает «стресс, вызванный реальным переживанием трансформации чьего-либо дома и чувством принадлежности к нему, который проявляется в чувстве опустошенности в связи с этой переменой». Мы переживаем соластальгию, когда разрушаем свои отношения с другими существами.

Легко стать антропоцентричным и забыть о том, что человек — это тоже животное. Наш вид отличается от других, но, также, мы имеем много общего с другими видами живых существ. Теолог Стефен Шарпер разрешает это противоречие идеей «антропогармоничного» подхода к изучению взаимоотношений человека и животных. Такой подход «признает значимость человека и отводит ему главное; но не центральное место». Мы вместе живем в этом мире. Мы и другие животные — совершенные компаньоны, и мы дополняем друг друга. Теолог Томас Бери выражает ту же идею несколько иначе. Он считает, что абсолютно все индивиды являются частью «единства личностей», в котором разделяемые переживания и чувства обеспечивают основу для появления общности с глубокими межличностными связями. Никто не является объектом; мы все просто остаемся теми, кто мы есть».
Когда мы сомневаемся в том влиянии, которое оказываем на жизнь других животных, лучше предоставить им преимущество в разрешении этого сомнения и склониться на сторону животных. Лучше несколько раз подумать, прежде чем сделать. Многие животные безмолвно страдают, и мы даже не догадываемся об этом, пока не посмотрим им в глаза. Тогда мы поймем. В 1979 году британский «Совет по благополучию сельскохозяйственных животных» сформулировал «Пять правовых свобод, обеспечивающих благополучие животного». С тех пор развитые государства стали руководствоваться ими в своем обращении с животными, эти пять свобод включают в себя: свободу от голода и жажды, свободу от дискомфорта, свободу проявлять естественное поведение, свободу от страха и стресса и свободу от боли, повреждений и болезней. Нам следует бороться за реализацию этих правовых свобод в любой ситуации, когда мы взаимодействуем с другими животными. Ведь на самом деле они описывают условия, которыми все животные, включая человека, вправе наслаждаться.

ЛИЧНЫЙ ВЫБОР, ЛИЧНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

Сначала они тебя игнорируют, потом высмеивают, потом спорят с
тобой, и в итоге ты побеждаешь.
Махатма Ганди

Насколько адекватно взаимодействуют наши познания с нашими действиями? Приходит время, когда каждому из нас необходимо принять свое собственное решение, сделать свой собственный выбор и взять на себя ответственность за свои действия. Личная ответственность за себя является решающей.

Я верю, что даже простое выражение сострадания может внести позитивные перемены в жизнь того, кто страдает. Молчание — это враг социальных изменений.

Мы в долгу перед каждым животным в отдельности и должны использовать любую возможность, чтобы прийти к лучшему его пониманию и признательности за то, кем оно является в своем мире и кем — в нашем. Мы должны делать выбор в пользу добра и гуманности. Нет ничего страшного в том, чтобы открыться глубоким и взаимным отношениям с другими животными. Кстати, именно животные многому меня научили — ответственности, состраданию, заботе о других, умению прощать и пониманию ценности глубокой дружбы и любви. Животные щедро делятся с нами своей любовью, и я хочу поступать так же. Они отвечают нам, потому что мы чувствующие и любящие существа, и мы принимаем их по той же причине.

Эмоции достались нам в дар от наших предков, они есть и у нас, и у других животных. И мы никогда не должны об этом забывать.

Главы из книги: Марк Беркофф "Эмоциональная жизнь животных"