Некоторое время назад Фейсбук
сотрясла душераздирающая история про то, как молодой человек по имени
Камил Магомедов в магазине обнаружил бабушку, выбирающую себе консервы
подешевле, одетую как-то явно не по погоде (в холодный осенний день в
резиновых тапочках). «Подошел, встал рядом, помог разобраться с
ценниками, потом повел по магазину, кидал в корзину все, что попадалось
на глаза. Купили ей полную корзину продуктов, а она причитала: «Ой, не
надо, меня на кассу не пустят, они знают что у меня нет денег». Когда
поняла что это не шутка, что я все оплачу, и что можно взять все, что ей
хочется, взяла сливочное масло и рис. СЛИВОЧНОЕ МАСЛО И РИС!!!» Этот статус собрал больше 10 тысяч
перепостов (и мой в том числе), сотни комментариев – буря эмоций. Между
тем, что нового содержалось в этом тексте? Что у стариков маленькая
пенсия? Что они часто оказываются не нужны своим родственникам и детям?
Все это всем давно известно, все это происходит у всех у нас на глазах.
Мало того, подобные истории более или менее регулярно появляются в
соцсетях. Например, рассказ про бабушку, покупающую апельсины в «Зеленом
Перекрестке», рвавший на части интернет месяца полтора назад. Так в чем
же дело? Откуда вдруг столько шума? Это ведь не пугающие откровения
выпускников детских домов, не шок-видео-18+ из женской колонии. Может
быть, я ошибаюсь, но, на мой взгляд, нас удивляет в подобных историях
простота и легкодоступность добра.
Работа с параллельной реальностью детского дома, психоневрологического интерната, колонии или даже хосписа – это все же как будто немного литература, немного не про нас. А тут вот я, а вот бабуля с банкой консервов. И все, что от меня требуется, – это просто бабулю увидеть, протянуть руку и готово, я уже стал другим. Это ведь офигенно круто. Характерно, что в комментариях к тексту Камила Магомедова подавляющее большинство читателей спрашивали адрес и телефон старушки, предлагали еженедельно привозить ей продукты, на что неизменно получали разумный ответ: идите в магазины, ищите, старушек на всех хватит. И ведь правда: старушек на всех хватит. Что мешает нам их увидеть и сделать для них какую-нибудь приятную малость? Ничего, кроме нашей привычной слепоты к окружающим.
Для любого человека, хоть немного имевшего дело с благотворительными проектами, очевидно, что лучше всего собираются деньги на белокурую кудрявую девочку, болеющую какой-нибудь страшной болезнью, или на детей-сирот. Самые последние, на кого жертвуют деньги – это бездомные и старики. Где-то рядом с ними маячат мигранты. Это такая циничная правда. Усыновляют голубоглазых младенцев, жертвуют обычно на симпатяг.
Мы бегаем, суетимся, совершаем множество быстрых движений, работаем, любим, расстаемся, живем все быстрее и быстрее, меняем страны и телефоны, офисы и языки, все это страшно важно. И вдруг совершенно неожиданно натыкаемся в своем собственном коридоре на еле-еле ползущего дедушку, пятнадцать минут назад вышедшего на зов бабушки, донесшийся из кухни. За то время, что вы прочитали все новости в Фейсбуке, назначили три встречи, отменили две, поговорили раз тридцать по телефону, дедушка преодолел несколько метров недлинного коридора.
Еще совсем недавно я, пытаясь протиснуться между дедушкой и книжным шкафом, негодовал на его медлительность, на то, что он ужасно задерживает меня в моем движении, тормозит. Потом так случилось, что я остался с ним один на один, я попал в его ритм, я был вынужден ходить с ним, водить его к столу, укладывать в кровать, выводить его на прогулки. И я отчетливо понял, что он прекрасно осознает и свою медлительность, и свою неуклюжесть, и все-все неудобства, которые он, нехотя, создает. Не только осознает, но и укоряет себя, стыдится себя и потому злится и капризничает. Не на меня злится, а на себя. Выплывая, выдергивая себя из своего прошедшего мира, он изо всех сил старается подстроиться под мой быстрый агрессивный мир. Не получается, он опять уходит к себе, он уходит, может быть, уже навсегда. И только я могу все изменить, только я могу тормознуть и пойти рядом, это совсем не сложно, если постараться, и когда получается, это ни с чем не сравнимый кайф.
Так вот номер два: Жаль, что я слишком много работал. Номер четыре: Жаль, что я так мало общался с друзьями.
Это говорят не просто люди, а те, кому осталось жить несколько недель, у кого не осталось времени, кому уже не до красивых поз и слов. Не стоит пренебрегать их мнением.
Железно связанные меж собой тезисы – много работал, мало общался – по сути формулируют для нас много всякого, касающегося нашей скоротечной жизни, но важнейшее лишь одно заключение. Мы, как это ни странно, слишком часто отказываем себе в радости. Не простой плотской радости поесть-попить-весело провести время, не пошлого животного веселья, а радости проживания мира, полноты этого проживания, радости, которая едва ли возможна в одиночку, всегда связанной с другим, с дарением, с отвлечением от себя. Радость моя – не я.
Недавно мой 12-летний сын подошел ко мне с просьбой дать ему пустую бутылку. Оказалось, что он в ней хочет законсервировать письмо себе в будущее. Конечно, забавно, «получить» через много лет такое письмо, но есть в этом и что-то грустное. Человек как будто заранее готовится к тому, что письма будут приходить не часто. И корреспондентов много не предвидится.
Собирая все эти клочки в одно целое, я бы хотел закончить вот чем. Благотворительность – это не только системная помощь (она нечеловечески важна, ее мало, ее надо строить), но и личное наше внимание к тому, что происходит вокруг. Вот есть фонд Лизы Олескиной "Старость в радость", они ездят по домам престарелых и поют им песни, дарят эту самую радость. Есть старушки и старички в магазинах и на улицах, которым точно так же не хватает обычного человеческого внимания. И это история не про давно прошедшее, а про наше будущее. Про то, чтобы письмо со словами «Здравствуй, дорогой я» не было единственным в вашей почте.
Егор ОТРОЩЕНКО
