Поэт, публицист и общественный деятель Анна Ревякина — о людях и поколениях, благородстве и подлости, вере и Победе
Между
Странное слово «между» — оно про тех, кто вышел из одного состояния, но в силу разнообразных причин пока ещё не вошёл в следующее. Между находится наш город, между находимся все мы. Но я бы хотела поговорить о другом «между». Между 22 июня 1941 года и 26 мая 2014 года произошло много-премного событий. От Великой Победы в Великой Отечественной войне — до развала красной страны и обретения независимости бывшими республиками-сестрицами. Сменялись правители, поколения с завидной регулярностью не понимали друг друга, планета вращалась вокруг оси. Между двумя кардинально отличающимися друг от друга войнами произошло много всякого. Между первым фото Евгения Халдея от 22 июня 1941 года и первыми фотографиями новой войны современных фотокоров пролегла эпоха: от плёнки к цифре, от бумаги к экрану.
Этот материал для меня невероятно важен. Не секрет, что я имею неосторожность бесповоротно и навсегда влюбляться в своих героев: от бабы Королихи до Рассела Техаса Бентли. Сегодняшний мой герой — особенный. Он ребёнок войны. Не этой, заоконной, близкой, отбирающей детство у сегодняшних детей, а той, другой, безжалостной, одно лишь воспоминание о которой вгоняет в дрожь. «Дети войны» ведь тоже всегда где-то между: ещё не взрослые, но уже повзрослели от лихолетья. Итак, дорогой читатель: «Завтра была война…»
Юрий Иванов — заслуженный шахтёр УССР, заслуженный изобретатель и рационализатор СССР, полный кавалер «Шахтёрской славы», член-корреспондент Академии инженерных наук УССР. Общий стаж работы — 57 лет, из них «тридцать лет и три года» на подземных работах, около десяти лет отработал директором шахты имени Калинина (Донецк).
Мой герой категорически отказывается называть себя и своё поколение «детьми войны», говорит, что они «дети Великой Победы». И только так! Так вышло, что мой прекрасный 84-летний герой чётко помнит себя с шестилетнего возраста, с понедельника 23 июня 1941 года, со второго дня Великой Отечественной войны. В мае 1941 года его, шестилетнего мальчишку, определили в детский сад. Обычно ребёнка будила мама, но 23 июня маленький Юра проснулся сам. По часам увидел, что уже поздно, и задал маме вопрос: «Когда пойдём в садик?» Ответ мамы был странным: «В садик больше ходить не будем. Война!» Это плохо понятное любому нормальному мирному человеку сообщение было встречено мальчишеским возгласом «Ура!». Возглас был вызван тем, что в предвоенное время самым увлекательным делом мальчишек была игра в войну.
«Все мы имели игрушечные винтовки и автоматы, — вспоминает Юрий Иванов, — а ребята повзрослей имели «пугачи» — свинцовые пистолеты, стрелявшие глиняными пробками, которые можно было выменять у цыган на макулатуру или тряпки. Мама встретила мой восторг строгим взглядом! Я понял, что случилось что-то совсем не радостное. Как стало ясно позже, это был конец моего так и не начавшегося детства».
«Фактически детьми мы не были, — говорит Юрий Иванов, — в шесть лет мы становились людьми со взрослыми обязанностями, людьми, стыдившимися в любой ситуации показать свою слабость или неумение что-то сделать. В 10 лет, окончив ремесленное училище, которые в военное время открывались повсеместно, мы становились рабочим классом и под руководством своих матерей делали всё, что было необходимо для обеспечения Победы в Великой Отечественной войне!»
Отец ушёл на фронт, когда мальчику было шесть лет, а когда вернулся, то паренёк уже стал хозяином в доме. На Юре лежала ответственность за выпас коз: Райки и Катьки, заготовку сена им на всю зиму (полный сарай), заготовку угля и дров на целый год, которые нужно было принести с шахты, удалённой от дома на несколько километров.
Эвакуация
Уходя на фронт, отец дал матери команду: «Собери дітей і добирайся до брата Степана на Іртиш. Туди німець не дійде ніколи». «Добирайся!» — легко сказать. А как преодолеть несколько тысяч километров пути при неработавшем для гражданских лиц железнодорожном транспорте и с шестилетним ребенком на руках? Старшие дети были вполне мобильны, а вот младший нет.
Мать самостоятельно принимает решение: поступает работать дояркой в эвакуировавшийся на восток своим ходом колхоз имени Первого мая. Так мать с тремя детьми выполняла команду отца. Пешим ходом маленькая семья добралась до реки Дон, охраняемые переправы через которую работали только для военных. Жители колхоза, со всеми своими пожитками, сложенными в телеги и арбы, поселились в посадке на берегу реки. Сколько Ивановы там жили, мой собеседник вспомнить не может. Думает, что это было месяца два летом 1942 года.
Во время эвакуации Ивановы стали свидетелями известного Кантемировского сражения. «Мы находились рядом и всё видели, — вспоминает Юрий Иванов, — Кантемировка была стратегически важной, узловой железнодорожной станцией. На её территории находились государственные запасы зерна, муки и других продуктов, что, учитывая военное время, придавало ей особую важность. Сражение началось с авиационной подготовки. На станцию было сброшено несколько сотен бомб. Некоторые из них попали в склады с мукой, которая от них взрывалась, горела, поднималась в небо. За несколько часов вокруг стало совершенно темно, и только где-то высоко полыхало небо. Картина была жуткой. На этом фоне начался бой, который длился несколько дней. Как потом сообщило Совинформбюро, станция Кантемировка переходила из рук в руки 8 раз. Но всё же наша дивизия победила, за что ей было присвоено звание Кантемировской!»
Важность Кантемировской битвы состояла в том, что она показала, что немцев можно и нужно бить, а сказки о непобедимости гитлеровцев являются только мифом, создаваемым пропагандой. Страна воспряла. Немец отступил, а Ивановы продолжали свой поход к Дону, но через Дон они так и не переправились. В один из дней охраняемая переправа после сильной немецкой бомбежки опустела, а через какой-то промежуток времени на ней появились немецкие машины: одна легковая и одна грузовая, заполненная солдатами. Грузовая подъехала к стоянке Ивановых, и немец, говоривший на ломаном русском языке, дал команду: «Всё оставить и пешим ходом двигаться в том направлении, откуда пришли». Мать как-то ухитрилась захватить с собой одну подушку и две простыни. С такой поклажей мать и трое детей двинулись в свою родную Голубовку, уже оккупированную немцами.
Путь домой
На пути Ивановых было районное село Марковка, в котором до войны функционировала начальная сельская школа. Преподавала в ней учительница Паша Федосеевна, с которой мать Юры быстро и крепко подружилась. У неё было два сына — двойняшки, ровесники Юры. «Паша Федосеевна была партийной, — вспоминает Юрий Иванов, — партией оставлена в селе для руководства марковским партизанским отрядом, который размещался в окрестных лесах. Всю ночь она готовила продукты, а утром мы, три семилетних пацана, с корзинами с двойным дном отправлялись в лес «за грибами», где нас ждали…» Но всё это было потом, а пока матери с тремя детьми предстояло ещё добраться до села.
Из лесу в районе Марковки Ивановы вышли на рассвете. Когда зашли к Паше Федосеевне в дом и увидели на столе огромную крестьянскую «паляницю» свежего, душистого хлеба и полную большую кастрюлю парного молока — едва не потеряли сознание. Трое суток Ивановы пробирались по лесам, во рту у них не было ни крошки. Паша Федосеевна проследила, чтобы гости ели маленькими порциями и не получили заворот кишок. Пожив в «раю» несколько дней, Ивановы возвратились в Голубовку.
«Первое, что мать взяла в руки, — была подушка, — вспоминает мой герой, — в это трудно поверить, но факт остается фактом: мать распорола подушку и достала из неё портрет Сталина. Она поставила его на видном месте и сказала: «З ним переможемо!» Этот портрет сохранился. И сегодня он стоит у меня на почётном месте…»
Предательство
На следующий день после возвращения в Голубовку из эвакуации к Ивановым постучала соседка и сказала: «Устиновна! Облава, прячь детей». Немцы в то время начали угонять молодежь в Германию на принудительные работы. Сестре Юры Нине было двадцать лет, а брату пятнадцать, но он был высоким и спортивного сложения. Их бы, конечно, угнали. Мать послала маленького Юру посмотреть, где облава. Юра доложил, что немцы уже подходят к дому. Тогда мать дала команду старшим детям спрятаться за книжный шкаф. Шкаф стоял в углу и не имел ножек. Брат и сестра спрятались за ним, затаив дыхание. В дом вошли немецкий офицер и солдат, а привёл их ставший полицейским некто Радковский, до войны работавший завхозом в школе, где отец Юры был директором.
«Семья этого Радковского жила рядом с нашим домом, — вспоминает Иванов, — когда мы резали кабана, непременно посылали меня к ним с хорошим куском сала и мяса: «Однеси, бо вони живуть бiдно, хай посмакують!» Радковский лебезил перед офицером: «Пан офицер, я сам видел, они вчера приехали, есть ещё два киндера больших, очень хороших для Германии. Нужно искать!» Офицер подошёл к книжному шкафу и начал рассматривать книги, читая по слогам русские слова: «Пушкин, Шевченко. О! Гёте! Шиллер!» Немец был в восторге и спросил маму: «Wer bist du?» (Вы кто?) «Ich bin Lehrer» (Я учитель), — ответила мать по-немецки. Немец начал оживлённо беседовать с мамой, как с коллегой. Опешивший Радковский начал их перебивать: «Нужно искать, я сам видел больших киндеров». Офицер со злобой ударил его кованым сапогом и выгнал из дома!» Иногда свои бывают страшнее врагов.
Оккупация
Когда немцы ушли и дети вылезли из убежища, мать сказала: «Вночi пiдете на Днiпропетровщину. Йти будете в ночi. Нiмцi боягузи, ночами не їздять по дорогам. Ранком заходьте в село і шукайте багату хату. Зробите якусь роботу, за це вам дадуть якусь їжу. Люди у нас добрі, нагодують». Команда не обсуждалась. Так мать, как оказалось потом, спасла детей от ужасов оккупации. Юра с мамой остались вдвоём.
Мать была молодой, красивой, крепкой женщиной, и выходить из дому на улицу ей было опасно. Немцы или полицейские могли схватить её в любое время для угона в Германию. Ни денег, ни магазинов, ни запасов продуктов с огорода у Ивановых не было. Мать из дому выходить не могла, кормить её должен был мальчик. И таких семей, как семья Ивановых было очень много. Юра присмотрелся, как живут другие, и начал перенимать опыт.
Три источника
Первым источником выживания было сметание в консервную банку зерна, просыпавшегося на дорогу из немецких подвод и машин, перевозивших его на охраняемый склад, располагавшийся в одной из школ. Дома зерно отмывали от грязи и в ступе превращали в муку крупного помола. Из неё делали на плите лепешки типа коржа или варили кашу на воде. Молока, жиров не было совершенно.
Второй источник — немецкие полевые кухни. Нужно было к 4 часам утра с речки Луганка, расположенной за 3-4 км, принести «хорошему» повару 2 ведра воды и наколоть дров. За это, после их завтрака, он разрешал забрать остатки пищи, вычистить и вымыть котел. Когда такое случалось, в доме был пир.
Третий источник — воровство у немцев с охраняемого склада, через оставленные открытыми окна штаба, из проезжавших машин. В машину нужно было вскочить через задний борт на переезде, набросать за борт что попадётся, выскочить на ходу, возвратиться и собрать наживу. «Это был хороший, но очень опасный вариант. Могли застрелить!» — вспоминает Юрий Иванов.
Освобождение
«Как сегодня помню день, когда нас освободили!» — говорит мой герой. Освободили Голубовку раньше, чем город Сталино (сегодняшний Донецк), — в июле 1943 года. Всю ночь была страшная бомбёжка при свете каких-то ослепительных, мощных ракет, которые выпускали на парашютах советские лётчики, чтобы было видно цели. От ракет было светло как днем, что удивляло всех жителей Голубовки. Немцы не сопротивлялись, что было хорошим предзнаменованием. О победе под Сталинградом донбассовцы слышали, но подробностей не знали. Естественно, не знали и где проходит фронт. Но по приближавшейся канонаде догадывались, что «наши придут скоро».
«Бомбёжку мы наблюдали с восторгом, стоя на улице, — вспоминает Юрий Иванов, — была уверенность, что наши по своим не попадут. Бомбёжка окончилась, стало темно, и мы с мамой пошли спать в погреб с наклонным входом». На рассвете мальчика разбудила мать и сказала: «Виповзи на вулицю і подивись, що та відбувається!» Асфальтированных дорог тогда ещё не было. Мимо дома Ивановых проходила дорога из брусчатки на железнодорожную станцию, цокот конских копыт по которой в предрассветной тишине был отчётливо слышен. Юра подполз к калитке, приоткрыл её и лёжа стал смотреть вниз по улице. Метрах в пятидесяти от него ехали в их сторону три всадника: первый в руках держал небольшое знамя, цвет Юра пока не мог разобрать; два ехавших следом держали автоматы на изготовку и осматривались по сторонам.
Когда всадники проехали рядом, Юра обратил внимание, что они были в погонах, чего он на красноармейцах ещё не видел. Юра пополз обратно и доложил матери: «Три вершника. Один з червоним прапорцем, а два з автоматами — в погонах». «Якого коліру погони?» — спросила мать. «Червоного», — ответил мальчик. «Так це ж наші!»
Это были советские разведчики, которые были посланы установить, ушли ли немцы или будут ещё сопротивляться. Но немцы ушли. До обеда движения советских частей не было. Жители села вышли на улицу и чего-то ждали. Но того, что произошло, никто не ожидал. В полдень приехала советская полевая кухня и привезла котёл каши. «Все обалдели, — вспоминает Иванов, — солдат достал список, написанный от руки, и сказал: «Кормим жителей улицы Дзержинского. Остальные идите на свои улицы и ждите». Дом был рядом, и я побежал за кастрюлей. Банка была со мной, но с ней подходить к красноармейцу было стыдно». Юра подошел с первой попавшейся кастрюлей, и солдат спросил: «Какой дом?» Ответил, что второй. «Два человека?» — спросил солдат. Мальчик подтвердил. Солдат отмерил Юре два половника каши. Юра полетел домой к матери и первый и последний раз в жизни увидел в её глазах слёзы. Но мать мгновенно взяла себя в руки и только сказала: «Тепер виживемо!»
Отец
Отец Юрия Иванова был демобилизован только в октябре 1945 года, из Дрездена. Военкоматы тогда работали четко. Накануне посыльный предупредил семью: «Завтра ваш герой в 14:00 прибудет на железнодорожную станцию «Голубовка». Прошу обязательно встретить». Отца встречал сын. На станции было ещё два пацана, сверстники десятилетнего Юры, которые тоже пришли встречать своих отцов. Ребята решили спрятаться за каким-то строением и там дожидаться и наблюдать. Ровно в 14:00 подъехал небольшой паровоз «кукушка», он привёз один товарный вагон, из которого выпрыгнули три солдата в форме рядовых с вещмешками на плечах.
Солдаты растерянно оглядывались, а ребятня за сараем вела свой разговор:
— Твой есть?
— Нет! А твой?
— Нет.
Никто из мальчишек не узнал своего отца. И только прислушавшись к разговору мужчин, мальчики по голосам поняли, кто есть кто, и стремглав бросились к своим отцам. Мать встретила отца с сыном на улице у дома, в котором они жили после эвакуации и который отцу не был знаком. Мать стоя доложила по-военному: «Дiтей зберiгла. Хата цiла. Горòд посадили. Приймай господарство!»
Мать
«Мать была железная, правильная и беззаветно любила и берегла отца. Одновременно она была и требовательной к нему, как и ко всем нам», — вспоминает Юрий Иванов. Мать рассказала, вернувшемуся с фронта отцу, что «Юрка палить» (курит — укр.). Через какое-то небольшое время отец достал большой кисет табака, показал мальчишке и сказал: «Давай докурим и бросим курить. Война окончилась, нужно бросать курить. Нечего еще на курево тратить деньги!» Мы они и сделали. Ни отец, ни сын больше не курили никогда.
Вернувшийся с фронта отец был одет в солдатскую гимнастерку, а обут в сапоги. Когда разбирал вещмешок, достал солдатские ботинки 43-го размера. Мать его за это похвалила: «Молодець, що привiз чоботи, а то Юрка в школу ще не ходив, ні в чому!» Так с возвращением отца из армии мальчик получил возможность ходить в школу. Пошёл сразу в 4-й класс, а до этого писать и читать мальчика учила дома мама.
Школа
Из школьной поры Юрию Иванову запомнился один случай, связанный с отцом. Выпускной работой по математике в 10-м классе была задача по геометрии с применением тригонометрии. Задачу в запечатанном конверте присылали из области и вскрывали в каждой школе за час до начала контрольного урока. Задачу в том году прислали необычайно трудную. «Наша математичка, Софья Антоновна Бедрицкая, не смогла её решить и позвонила в соседнюю школу, где математиком был мой отец, — вспоминает Юрий Иванов, — он задачу решил и продиктовал ответ. Она посмотрела мой ответ. Он не совпадал с отцовским, и она имела глупость предупредить класс: «У Иванова не списывать, он решил неправильно!» Так как никто задачу больше не решил, я сделал проверку правильности решения, положил контрольную работу на стол комиссии и ушёл домой».
Дорога домой была длинной и проходила через стадион. Там ребята с улицы Войкова, на которой жила семья Юрия Иванова, играли с командой с Партизанской. Парню пришлось «стать на ворота», так как он был основным вратарём. Пришёл домой поздно. Отец стоял у входной калитки и ожидал сына: «Решил контрольную задачу?» Юра ответил, что решил.
— Правильно?— поинтересовался отец.
— Правильно, — ответил парень.
— А как ты узнал, что правильно?
— Я проверил «обратным ходом»!
— Молодец! Должен тебе сказать, что у тебя было не решение, а… артиллерия! — похвалил Юру отец.
Мальчик понял, что его решение было правильным, и пошёл есть. «Это был единственный случай, когда мои родители проявили внимание к моей учебе, — вспоминает Юрий Иванов, — они, очевидно, были в этом вопросе одного мнения с Войловым Григорием Никитовичем, моим директором, который как-то сказал: «Учеба — это твоё дело, личное. Хочешь быть умным — учись!»
О поколениях
Удивительное поколение, невероятное! Когда я сталкиваюсь с такими титанами прошлого, сердце моё заходится! Дальше я писать не могу по той лишь причине, что никакой редактор не позволит мне опубликовать так «много букв», но жизнь-то длинней и полноводней, чем любой рассказ о жизни. Изумительны наши предки! «Дети войны»! Нет,«дети Великой Победы!» Не иначе…
А сердце всё болит и болит. А наших, сегодняшних «детей войны» как называть будут? Тоже «детьми Великой Победы»? Или «детьми бессмысленной войны»? Или «детьми затянувшегося на десятилетия конфликта»? И сколько их ещё будет, родившихся и научившихся отличать виды оружия по звуку? Риторические вопросы. Одно лишь знаю: кажется, точно, мы, человеки, никогда не выучим этот страшный урок. Он всегда будет повторяться… Пишу об этом с ужасом. Снова и снова будут взрослеть дети раньше времени. Снова, и снова, и снова!
А вдруг я ошибаюсь? Вдруг настанет день и час, когда не будет более такого словосочетания, как «дети войны», вдруг взрослые наконец поймут, что войны не стоит начинать хотя бы потому, что первыми жертвами в вооружённом противостоянии всегда становятся без вины виноватые дети?!
