Андрей Максимов — писатель, драматург, телеведущий, педагог. Всех его ипостасей не перечесть, но одну следует упомянуть непременно: он — родитель.

Максимов — отец троих детей, взрослых и не очень. О детях он и пишет книги. В них нет ответов на все «воспитательные» вопросы. Цель этих книг, как определяет ее сам автор — заставить родителей задуматься, а не предложить готовый ответ. Он называет свой жанр «высказывания», и многим эти высказывания могут показаться резкими. Потому что автор уверен: во всех проблемах между взрослыми и детьми всегда виноваты взрослые.

Свою последнюю книгу «Как не стать врагом собственному ребенку» Андрей Максимов открывает посвящением собственным детям. В нем он честно признается: «Я прекрасно осознаю: мне не всегда удавалось быть таким, каким в этой книге я советую быть родителям. Но я всегда вас любил и люблю. Мне почему-то важно, чтобы вы об этом знали…»

Писатель рассказал порталу «Православие и мир», почему детство — самая трудная пора в жизни, как выменять две недели прогулок с собакой на «Айфон» и где найти идеальную школьную учительницу.

Семья

— Андрей Маркович, вы пишете книги для родителей и подростков, читаете лекции, отвечаете на массу вопросов, связанных с воспитанием детей. А в вашей жизни были моменты, когда собственные дети ставили вас в тупик?

— Все время. Все дети всегда ставят взрослых в тупик. Вот простой пример: свою книгу «Прочистите ваши уши, или «Многослов-3: первая философская книга для подростков» я написал, когда меня поставил в тупик мой младший сын Андрей. Мы сидели, пили чай или смотрели футбол, и тут он сказал: «Папа! Ведь мир вокруг плохой!». И я говорю: «Ну, да, в общем». «А мир кто сделал? Взрослые?». «Взрослые», — отвечаю. «А тогда чего их уважать? — говорит он. — Вот ты всегда говоришь: взрослых надо уважать. А почему? Если взрослые создали такой ужасный мир?».

Это был хороший вопрос, и я задумался. А результатом и стала книжка — где я собрал эти детские вопросы и попытался на них ответить. И оказалось, в процессе сбора, что детей волнует масса вещей, о которых взрослые даже не подозревают. Например, мой сын сказал, что в книге обязательно должно присутствовать слово «месть»…

— Месть?

— Именно. Потому что всем детям родители говорят, что мстить не надо, а дети не понимают, почему. «Вот если я иду по улице, — говорит мне сын, — И человек ударил тебя, я чего, не должен ему мстить? А почему?» Или, например, подрастая, дети спрашивают: «Секс с любимым человеком и с нелюбимым — отличается?» Они же все время видят это по телевизору, и им интересно.

Взрослые ставят вопросы, на которые ответы известны. Но дети — дети спрашивают так, что ответы надо искать. У моего друга Дмитрия Брикмана в Израиле есть такая телепередача «Детский недетский вопрос», в которой он задает детские вопросы взрослым людям. Поразительно интересно!

— Как существовать взрослому в таком режиме? Когда вопросы вылетают в тебя как из пушки — постоянно, — да еще меняются от одного детского возраста к другому?

— Давайте начнем с самого начала. Каждая эпоха считает, что отношение к детям, которое есть в это время — правильное. Когда в Спарте рождался ребенок, папа приносил его на совет старейшин и спрашивал: «Здоров ли мой ребенок?» И вот эти старики Спарты — не врачи, не эскулапы — начинали рассматривать малыша и могли, например, сказать: «Этот никуда не годится. Выкинь его». И отец шел и выкидывал, потому что так было принято. Бунтов по этому поводу не происходило.

Многие века отношение к младенцу было такое: младенец — это существо, которое, может быть, когда-нибудь станет человеком. Но пока это недочеловек. Не умеет ходить, не умеет разговаривать, не понимает, что такое Бог. И поэтому ничем не отличается от щенка. Это было нормально. Было нормально пороть детей. И Пушкин порол, и Жуковский.

Сегодня нам тоже кажется наше отношение к детям вполне нормальным. Так ли это? Давайте посмотрим. Вот есть взрослые люди — хорошие, умные, имеющие массу прав. И есть, условно, придурки — это дети. Мы по-прежнему часто воспринимаем их как каких-то недочеловеков: они ничего не понимают, не могут, не делают. СОКР.

Мы отдаем ребенка в школу, и в течение одиннадцати лет — одиннадцати! — наше отношение к самому дорогому существу на свете зависит от того, что скажут о нем чужие люди. Вот учительница ставит ему пятерки. Значит, он хороший ребенок, думаем мы. Если ставят двойки, нам кажется, что он плохой. Мы позволяем решительным образом влиять на отношение к своему ребенку чужим людям, часто — совершенно непонятным людям.

Кроме того, у нас в крови постоянно детям врать. Вот, например, у вас есть жена. Перед вами не стоит вопрос, баловать жену или не баловать. Если жене нужна шуба, а у вас есть деньги — вы покупаете ей шубу. А если у вас денег нет, вы говорите: «Извини, дорогая, нет денег, шубу тебе не куплю».

С ребенком же совершенно другая история. В магазине, когда он хочет машинку, мы думаем: «Так, машинка у него уже есть. Если купить еще одну — это будет баловство». И тогда мы, вместо того, чтобы сказать ему правду, начинаем врать: деньги забыли дома, зарплату не дали, и прочее. У большинства людей вранье — это основа взаимоотношений с детьми. И это первое правило успешного общения с ребенком: не надо ему врать! Нужно понимать: ребенок — это человек с самого начала. И относиться к нему надо как к человеку.

Олег Павлович Табаков рассказывал: как-то он пришел домой и увидел свою дочь на крыльце. Ей было тогда года три-четыре, не больше. И в руках она держала что-то маленькое, черненькое. Он говорит: «Что случилось, Маша?». И эта девочка трех лет ему отвечает: «Вот жук умер. Надо хоронить». Понимаете? Для нее это событие. Ей надо хоронить жука. У детей отношение к миру совершенно другое. И тут у них многому можно научиться, если не врать.

Второе важное правило: общаться с другими так, как ты хочешь, чтобы общались с тобой. Почему-то у нас это универсальное правило общения на детей не распространяется. Если дети начнут общаться с нами так, как мы с ними, мы сойдем с ума через два дня. Если нам будут все время все запрещать, если мы должны будем все спрашивать — это с ума можно будет сойти.

У меня на днях была встреча в библиотеке. И мне одна женщина говорит, что она растит ребенка без отца. А недавно у нее появился молодой человек, и ему непонятно: почему мама не бьет дочку — детей же, уверен он, надо бить обязательно! И я этой женщине ответил: «Абсолютно правильно! Только давайте договоримся так: если девочка получила двойку, мы ее порем. Если молодой человек не принес вам цветы, мы порем его. Устроит это его? А если не устроит, то почему к девочке такое отношение допустимо, а к нему нет?»

Другой пример, который я часто на своих семинарах привожу. Дети — это существа, которые не имеют права на досуг. Потому что досуг, это когда вы делаете, что хотите. Вы хотите смотреть футбол — вы смотрите футбол. Это ваш досуг, вы отдыхаете. У ребенка же, считают взрослые, досуг должен быть полезным. А это уже не досуг — это полезное мероприятие. Ребенок тоже должен иметь время для своих дел. Мы говорим ему: «Зачем ты сидишь за компьютером? Полезнее же играть в футбол на воздухе?». И он отвечает: «Сижу, потому что хочется». Давайте попробуем повернуть эту ситуацию. Ребенок может с полным правом спросить взрослого: «Зачем ты, папа, пьешь пиво? Ведь оно вредное!». И что скажет папа?

Нам проще, когда вся система воспитания построена на унижении ребенка, когда друг с другом мы общаемся по одним законам, а с детьми — совсем по иным.

— Но как тут найти баланс? Как не скатиться к потаканию и баловству ребенка?

— Я всегда говорю: давайте заменим слово «ребенок» на слово «жена». А как не спуститься к потаканию жене? Или к баловству мужа? Есть такая проблема? Нет. А почему она возникает по отношению к ребенку?

— Попробую объяснить. Потому что жена или муж — люди взрослые, они уже обладают какими-то знаниями о мире, их не нужно учить. У ребенка же этих знаний нет, и он нуждается в обучении.

— Во-первых, это нам только кажется, что ребенок входит в мир никаким. Что он — пустой лист, а мы на нем все напишем. С тех пор, как расшифрован геном человека, понятно, что это не так: что ребенок, появляясь на свет уже какой-то. И он гораздо больше знает, чем нам кажется. У Януша Корчака есть гениальная книжка — «Как любить детей». И там, в числе прочего, написано: наш страх, что ребенок обязательно выпадет из окна, что он где-нибудь ударится, все себе сломает, разобьется — этот страх преувеличен. Ребенок не хочет этого делать. Он, конечно, менее осторожен, чем мы, но каким-то образом он знает о мире очень много.

Мы до сих пор не очень понимаем, что такое генная информация, как она передается. Мы вообще очень мало знаем о себе. И в этом смысле — в смысле знаний о мире — я не вижу принципиальной разницы между женой и ребенком. Ребенок знает свое, жена свое. Если поговорить с детьми, то они понимают и знают вещи, которые мы уже не помним. У них очень ясный ум. В их жизни еще нет социума, который взрослым людям дает разные установки. Социум говорит: «Надо делать карьеру!» И человек убивает жизнь на то, чтобы его называли, к примеру, не просто «инженером», а «старшим инженером». У детей этого нет. Они делят мир на хороших и плохих, а не на «начальник — не начальник». Их вообще надо больше слушать. Не всегда говорить самим, а иногда замолкать и слушать.

Разбалованные дети вырастают, когда взрослые к ним равнодушны. Когда отцу богатому проще купить ребенку игрушку, чем с ним поговорить. Вот у меня был случай со знакомым, у него дочка просила купить iPhone. Я говорю: «И что? Деньги у вас есть, в чем проблема»? Знакомый отвечает: «Ну, вот, девочка избалуется». Так какой остается выбор? Либо врать, либо сказать как есть. В результате все хорошо закончилось. Он сказал дочке: «Я хочу тебе купить iPhone, но я боюсь, что ты будешь избалованной». И дочка ответила: «Я готова гулять с собакой две недели рано утром». Обо всем можно договориться. И если с детьми разговаривают и договариваются, они не вырастают избалованными.

Откуда все эти ситуации, когда ребенок устраивает истерику в магазине? Потому что ему до этого двадцать пять раз говорили: куплю тебе игрушку — только отстань. А можно было пресечь эту ситуацию сразу. Сказать: я готов купить тебе сейчас одну игрушку. Но в ближайшие полгода ты других игрушек не просишь. Договорились? Договорились. А если ты нарушишь слово, как мне тебя наказать? Придумай сам себе наказание. Я на всю жизнь запомнил хорошую фразу: дети боятся наказания не страшного, не сильного, а непонятного. Всегда можно ему сказать: давай решим с тобой, как мы тебя накажем. Давай решим — если ты совершишь серьезный проступок, и мы оба поймем, что он серьезный — как тебя наказывать? Дети с удовольствием включаются в эту игру.

Защита

— Вы называли детство самой сложной порой жизни. Почему?

— Если мы берем в расчет нормальную семью, то как происходит взросление любого человека? Он рождается и в течение довольно долгого времени — лет двух — ощущает себя под абсолютной защитой мамы. Мама — это и крепость, и еда, и все, что угодно. Потом, когда он начинает ходить, его начинают все любить. Он несколько лет растет в ситуации всеобщей любви. Все это время он вне агрессии. Поэтому дети так радостно общаются друг с другом — у них нет проблем. Мы с вами сидим в кафе, мы взрослые и вокруг нас взрослые — каждый за своим столом. А если бы здесь сидели сейчас одни дети, они бы уже уселись за один стол и начали общаться.

И дальше, с возрастом, дети все больше социализируются. У них уже есть опыт абсолютной защиты и огромной любви, и вдруг оказывается, что ни любви, ни защиты, ни заботы — ничего нет. Разве это не трудно? Это очень трудно.

Мне вообще кажется, что взросление — это постепенный уход от Бога. Младенец — это абсолютный человеческий эталон. Он совершенно естественен, абсолютно нормален, никем не манипулирует и понимает, что жизнь — подарок. То есть, абсолютно Божье существо. Но чем старше он становится, тем дальше и дальше человек отходит от Бога. Начинает путь от Бога к социуму. Путь тяжелый, бессмысленный. Чаще всего бессмысленный, и всегда тяжелый.

— Как в этих условиях трудного детства, трудного перехода из одного состояния в другое, вести себя взрослому? Есть возможность как-то сгладить для ребенка болезненные моменты взросления?

— Самое главное — защищать его. И понимать, что в социальном плане ребенок — слабый человек. Но он силен в чем-то другом. Моему сыну было пять лет, когда мы пошли в церковь. Выходим, а он и говорит: «Ну, что за люди вообще?! Как так может быть?! Взяли человека, прибили гвоздями к кресту!» Понимаете, это — совершенно особое восприятие. Они слабее в социальном плане, но при этом могут то, чего не могут взрослые. И поэтому лучшее поведение взрослого — это защита и уважение. Мне бесит, когда с маленьким ребенком разговаривают на «ты». Но при этом, когда переходишь с ним на «вы» — он теряется. Взрослые редко вели так себя с ним, он не привык… Нужно видеть в ребенке человека. Это очень простой рецепт.

— В сегодняшнем мире родители очень много кричат на детей. Из-за чего, на ваш взгляд, это происходит?

— Да, к сожалению, это наша российская история. Если вы в западной стране накричите на ребенка, вас могут забрать в полицию. Мой друг, замечательный режиссер Константин Павлович Худяков, как-то сказал: «Заграница — это такой мир, где собаки не лают, а дети не плачут». Это правда.

Отечественный же менталитет состоит в том, что ребенка надо использовать для эмоциональной разрядки. Я два дня назад был в одном ресторане, там ребенок ездил на таких кедах с колесиками. И конечно один из посетителей говорит: «Как тебе не стыдно здесь ездить?». Я говорю этому человеку: «А почему нет?» — «Он мне мешает». — «Как он мешает? Он не задевает вас, не шумит?»

Проблема в том, что мы — мир взрослых — реализуем на детях собственные комплексы. Нам кажется, что мы очень крутые. Если ты наорал на ребенка, то ты крутой.

— А есть возможность как-то справиться с этой проблемой?

— Для этого я и писал книжку «Как не стать врагом своему ребенку». Ее посыл был не в том, чтобы рассказать, как общаться с детьми и надавать советов. Посыл был в том, чтобы сесть и подумать: а как можно решать возникающие проблемы?

Я часто провожу консультации по общению. У 80% людей, которые ко мне приходят — проблемы либо с собственными детьми, либо с родителями. Людей, которые приходят с проблемами взаимоотношений между полами гораздо меньше. Почему так происходит? А потому что мы вообще про это не думаем, у нас дети растут автоматически. Почему ты постоянно орешь на самого дорогого тебе человека? Ты же живешь ради него! Ведь если он заболеет, ты будешь сходить с ума, будешь искать врачей, продашь дом, машину, все, чтобы только он вылечился. Но получается, что пока он здоров, над ним можно издеваться?

— Есть случаи, когда давление на ребенка допустимо? Типичная ситуация: маленький ребенок не хочет делать укол, отказывается принимать лекарство. Но это нужно, чтобы выздороветь и не болеть. Как быть?

— Здоровье — это, пожалуй, единственный случай, когда на ребенка можно давить. Потому что в здоровье детей взрослые понимают больше. Но и тут: нужно объяснять какие-то закономерности. Ребенок не видит зависимости между походом без шапки зимой и простудой, он этого просто не понимает. Надо указать на это: можно ходить без шапки, но это приведет к болезни — готов ты к этому? Готов, что будет температура?

Школа

— На своих лекциях вы часто довольно резко высказываетесь о школе. В чем, на ваш взгляд, состоит проблема школы в деле воспитания детей? И как родителям выстраивать тактику общения со школой?

— Девяносто процентов родителей перекладывают на школу воспитательные обязанности, которых школа не выполняет и не будет выполнять никогда. На самом деле, у школы есть две задачи, с моей точки зрения. Она должна научить человека получать знания, и она должна помочь человеку совершить выбор профессии, найти призвание. Наша школа не делает ни того, ни другого. А мы, тем не менее, считаем, что она важная, нужная, полезная.

Есть хорошие школы, есть хорошие учителя, но это все исключения. Если говорить про систему, наша школа занята очень странным делом — вбиванием в головы людей информации, которая, в общем, им не нужна. После истории с ЕГЭ я понял: это такой государственный каток — с ним даже бесполезно бороться. Он все сомнет и закатает тебя в асфальт. Выход один: защищать своих детей.

Очень часто ребенок говорит: «У меня учительница — идиотка». А родители отвечают: «Не может быть!». Значит, напрашивается какой вывод? Что ребенок — идиот. Но ребенок — это такое существо, которое весь мир делит на «свой-чужой». Если родители категорично встают на сторону школы, они оказываются чужими. Нужно прислушиваться к ребенку и все обсуждать с ним, чтобы этого избежать. И вообще, почему мы, родители, решили, что дураки могут быть в любой профессии, и только в школе все взрослые — умные?

По-хорошему, приучать ребенка делиться своими проблемами нужно с самого рождения. Чтобы потом — когда ему станет пятнадцать, у него будет переходный возраст — не оказалось, что он давно записал родителей в графу «чужие». Но для этого надо рассказывать ему о проблемах собственных. Готовы ли мы к этому?

— В вашей родительской жизни были ситуации конфликта со школой?

— Да, были, и в итоге своего младшего сына Андрея я забрал из одной школы и перевел в другую. Я пришел туда, где он учился, посмотрел на этих людей, и понял: мой ребенок с ними учиться не будет, это неправильно. Его там все время унижали. Сейчас он учится в другой школе, «Эрудит», очень хорошей. Там учительница, например, может позвонить и извиниться за то, что накричала на ребенка.

— По каким критериям вообще следует выбирать школу?

В первые четыре года школа для ребенка равна учительнице, поэтому и выбирать надо по ней. Нужен такой учитель, с которым вы хотели бы иметь дело, и хотели, чтобы ваш ребенок имел с ним дело тоже. В Москве есть выбор, найти такого учителя несложно.

Но дальше начинается пятый класс, учителей становится много, и это уже совсем другая история. Главный критерий, по которому можно судить, хорошая школа или нет — это реакция ребенка. Хочет он туда идти или нет. Понятно, что ему не хочется вставать с утра. Это нормально, даже взрослые люди, которые очень любят свою работу, порой встают по утрам с неохотой. Но я имею в виду общее настроение. Если ребенок хочет идти в школу — это хорошая школа. Если нет — плохая. Все, точка.

— Во многих семьях родители спорят о будущем своего ребенка. Условно говоря, мама хочет видеть его музыкантом, папа — спортсменом. Как решать такие ситуации?

— А причем тут, собственно говоря, мама и папа? И что, самого ребенка вообще не спрашивают? Призвание — это то, ради чего Господь нас призвал на Землю. Призвание и призыв — однокоренные слова. И задача родителей здесь — не устраивать мордобой по поводу того, куда ребенку идти или не идти, а смотреть, что ему интересно. Увидеть в чаде, куда оно стремится, вот что нужно от родителей. И это видится, на самом деле, не в пятнадцать и не в четырнадцать лет, а уже в пять лет, в семь, в восемь. Это самый важный возраст, но, к сожалению, родители его часто пропускают.

В школе наша система работает так: если у ребенка пять по алгебре и два по русскому языку, мы берем преподавателя по русскому языку. Чтобы он подтягивался. А на самом деле надо брать репетитора по математике и развивать в нем все это. Ему это может не понравиться. Он, может, сдастся через две недели. Отлично! Это тоже результат: значит, математика — не наша история. Попробуем что-нибудь еще. В конце концов, он за что-нибудь уцепится, и это будет призванием.

Самое трагичное — это не когда ребенок кончает школу с двойками. Самое трагичное — когда он уходит из школы со всеми пятерками, но совершенно не знает, что делать дальше. И поэтому заниматься этой проблемой надо с раннего возраста. И смотреть, смотреть, смотреть. Вот, хотел он на пианино заниматься, а потом начал, и стало тяжело. Так бывает, но, опять же, дело родителей разглядеть: нравится ли ему это на самом деле?

Когда я презентовал свою книжку, ко мне подошла одна женщина и пожаловалась. «Не знаю, что и делать, — сказала. — У меня девочка 14 лет, ничем не интересуется». Я спросил: «Прямо вот ничем?». А она: «Ну, ничем! Все время какие-то рассказы пишет!» Рассказы, понимаете? Вот что надо было маме заметить и увидеть. А история, когда мальчик играет в солдатики, а папа с мамой решают, чем ему заниматься — это анекдотическая история.

— А школьные оценки по предметам, в данном случае, показатель его заинтересованности или нет?

— Школа — если только это не какая-нибудь прекрасная, чудесная школа — не показатель ничего. Вот это нам очень трудно понять. Учебное заведение, где шести-семилетним детям говорят, что бегать на переменах нельзя — это бред! Детям нельзя не бегать! Я оговорюсь — существуют специальные, хорошие школы, есть фантастические учителя. Там по-другому относятся к детям, и сами дети хотят туда идти, им там стыдно не знать предметов. Но я говорю о системе.

Вера

— Андрей Маркович, на ваш взгляд, есть разница в воспитании детей в семьях воцерковленных и семьях, которые не имеют отношения к религии?

— Я не знаю, сможете ли вы это написать… Но, мне кажется, разница есть, и часто она бывает не в пользу воцерковленных семей. У нас есть такая тенденция в последнее время: верующие люди относятся к неверующим с превосходством. Не с жалостью, а именно с превосходством. Я услышал однажды, как один известный священник, назвал людей неверующих «пеной». И я подумал: каким в этой семье может вырасти ребенок? Он вырастет с невероятным чувством гордыни. А чувство гордыни, которое строится на религии — это ужасно.

Вера — это есть, как мне кажется, понимание того, что мир создан по каким-то законам, что есть Высший суд, который строит эту жизнь. И еще вера подразумевает смирение. То есть, понимание того, что Бог ни делает — все к лучшему. Вот люди, в которых это есть — у них и дети в хорошую сторону отличаются, и сами их семьи.

Мне всегда казалось: блажен, кто верует. Вера — это такой подарок. Ее нельзя отыскать, только Вера сама тебя может найти. И вот Бог вдруг обращает на тебя внимание, и ты неожиданно понимаешь, что такое смирение, вдруг ты начинаешь любить и жалеть людей. Понимаешь, какое это счастье — обрести Веру! И если уж тебе дали такой подарок, то к людям, которым не дают такого подарка, надо относиться с печалью, с жалостью и пытаться им помочь. Но никак не высокомерно.

— Вы говорили, что водили своего пятилетнего сына в храм. Часто вы бываете в храме с детьми или дома говорите с ними о вере?

— Я не могу назвать себя сильно воцерковленным человеком. Я хожу с ребенком в церковь, да. У нас дома висят иконы. Но в вопросах веры я никогда его ни к чему не принуждал. Выбор Веры, как и любой другой выбор в жизни — это не диктат, а знакомство. Надо познакомить ребенка с чем то, чтобы он знал — это есть. А дальше он уже сам решит, надо ему это или нет.

Что касается моего сына, то он понимает, что есть Бог. Он его боится — что, мне кажется, важно. Когда он крестится, это самая страшная клятва. Он понимает, что нельзя чего-то делать, потому что стоит перед Богом.

Записал Михаил Боков